Идеальный шпион

Аксель, прихрамывая, шагал рядом с ним по бечевнику вдоль реки Айсис и видел, как он молотил костяшками стену, стремясь произвести впечатление на Джемайму. Пим и сказать не мог, сколько раз в ходе дополнительных выборов он видел блестящую белую лысину Акселя среди публики или его длинные, не привыкшие лежать спокойно руки, иронически аплодировавшие ему. Поскольку Пим так много думал об Акселе, он был уверен, что Акселя больше не существует. А коль скоро Пим был в этом уверен, то при виде Акселя он вполне естественно почувствовал праведное возмущение от того, что этот человек, буквально изгнанный — неважно по каким причинам — из глаз и из упоминаний в пределах Пимова королевства, имеет наглость сидеть тут, курить и с улыбкой наставлять на него пистолет, — это на меня-то, Пима, пуленепробиваемого, сластолюбивого члена британских оккупационных сил, наделенного сверхъестественной властью. А мгновение спустя — как это ни парадоксально — Пим уже был, конечно, совершенно счастлив, рад и взволнован тем, что видит Акселя, а не кого-либо другого; подобных чувств он не испытывал с тех пор, как Рик выехал к нему из-за угла на велосипеде, распевая «Под сводами».

Пим пошел к Акселю, потом побежал. Руки он держал над головой, как велел Аксель. Сгорая от нетерпения, он ждал, пока Аксель вытягивал у него из-за пояса армейский револьвер, а затем почтительно положил его рядом со своим в дальнем конце стола. Тогда он наконец опустил руки и кинулся на шею к Акселю. Я что-то не помню, чтобы они обнимались когда-либо прежде или потом. Но я помню, что тот вечер был последним, когда они проявили друг к другу детскую сентиментальность, последним, напоминавшим их жизнь в Берне, — так и вижу, как они стоят грудь к груди, обнявшись по-славянски, смеются и похлопывают друг друга по спине, а потом отстраняются и смотрят друг на друга, проверяя, что сделали с ними годы разлуки. И судя по фотографиям тех лет и моим воспоминаниям о том, что я видел в зеркале, еще игравшем существенную роль в самоизучении молодого офицера, Аксель увидел перед собой интересного блондина с типичными для англосакса крупными чертами лица, очень старающегося набросить на себя покров многоопытности, а Пим заметил, что лицо Акселя стало более жестким, более запавшим — таким оно останется уже навсегда. Аксель будет так выглядеть до конца своих дней. Жизнь сказала свое слово. Лицо у него стало мужественное и человечное. Мягкие очертания ушли, — появились скульптурная изысканность и уверенность. Линия волос переместилась выше и там закрепилась. В черных волосах появились седые пряди, отчего Аксель сразу стал похож на делового человека. Усы, изогнутые дугой, как у клоуна, широкие брови придавали ему вид человека, с грустной усмешкой взирающего на мир. Вот только черные глаза, смотревшие из-под лениво приспущенных век, по-прежнему искрились весельем и, казалось, до самой глубины проникали во все, что находилось вокруг.

— Хорошо выглядишь, сэр Магнус! — высокопарно объявил Аксель, не выпуская Пима из объятий. — Ты стал, честное слово, отличным малым. Остается только купить тебе белую лошадь и дать Индию.

— Но ты-то кем стал? — не менее взволнованно воскликнул Пим. — Где ты теперь? И что ты тут делаешь? Я должен тебя арестовать?

— Может, это я арестую тебя, Пим. А может, уже и арестовал, ты ведь поднял руки, помнишь? Послушай. Мы тут с тобой на ничейной земле. Так что мы можем арестовать друг друга.

— Ты арестован, — сказал Пим.

— И ты тоже, — сказал Аксель. — А как поживает Сабина?

— Отлично, — усмехнувшись, произнес Пим.

— Она ничего не знает, понятно? Только то, что сказал ей брат. Ты побережешь ее?

— Обещаю, поберегу, — сказал Пим.

Тут наступила легкая пауза — Аксель деланным жестом зажал себе уши руками.

— Не обещайте, сэр Магнус. Не обещайте — и все.