Идеальный размер

У самого Кэгни есть только одна слабость – орехи. Точнее, арахис. Ему нравится монотонность, с которой можно давить их скорлупки между пальцами. Нравятся сами скорлупки и то, как они разлетаются в разные стороны. Куда бы Кэгни ни отправлялся, он везде оставлял за собой шлейф из осколков арахисовой скорлупы. Окружающих это просто сводило с ума. Время от времени Кэгни подумывал о том, чтобы бросить эту привычку, но всякий раз решал не идти на поводу у недовольных.

Изредка Кэгни искал в Интернете сведения об удивительной питательной ценности арахиса, однако, к счастью, пока ничего не нашел. Оставалось только надеяться, что благодаря арахису он не перестанет стареть после сорока и не проживет до ста лет. В противном случае ему грозит превратиться в то, что все газеты назовут «арахисовым чудо-человеком».

С лестничного пролета, который ведет к офису Кэгни, раздаются шаги. Судя по звуку, у посетителя двенадцатый размер обуви, не меньше. Хорошо бы секретарь отвадил наконец всех надоедливых ходоков от его офиса. Правда, для начала придется нанять этого самого секретаря.

– Черт меня подери, – бормочет Кэгни себе под нос.

Проблема заключалась в том, что мужчину он нанять не мог, а женщина через какое-то время стала бы устраивать истерики по поводу и без повода и закатывать вечеринки в честь нового цвета своих волос...

Дверь распахивается, и на пороге возникает человек-лабрадор.

– Шеф, привет!

Кэгни мрачно смотрит на сияющую физиономию гостя. Гость продолжает улыбаться. Одет он в спортивную рубашку без рукавов и брюки защитного цвета, на плечах наброшен свитер, повязанный вокруг шеи в том идиотском стиле, который как будто предлагает взять собаку, поехать за город на пикник и как следует отдохнуть. Гостя зовут Говард. Он стоит, раскинув в приветствии руки, словно не видел Кэгни лет сто, не меньше. Что касается Кэгни, то ему кажется, что они с Говардом и так проводят вместе слишком много времени.

–Вы позвонили, – говорит Говард. – Я тут же примчался.

–Какое счастье.

–Вот ваши орехи. Смотрите, не перевозбудитесь от радости.

Говард подмигивает и бросает на стол пакетик с арахисом.

–А ты, смотрю, уже возбудился, – отвечает Кэгни и смахивает пакетик в ящик письменного стола.

Говард бросает взгляд на свою ширинку–убедиться, что Кэгни шутит. Удостоверившись, что там все в полном порядке, он ухмыляется и, страшно довольный собой, присаживается на край столешницы.

–Разве я просил тебя исполнить танец на столе?

–Понял, шеф. Вы не любите, когда вторгаются в ваше личное пространство, – отвечает Говард, не двигаясь с места.

–Учти, если ты решишь исполнить стриптиз, я платить не стану. Даже не надейся.

–Если бы в вашей берлоге нашлась парочка паршивеньких стульев, мне не пришлось бы сидеть на столе. Хотя нет, Кэг, я передумал. Паршивеньких мне не надо. Лучше обыкновенные. Желательно без ремней и отверстий в сиденьях.

Говард хлопает ладонью по столешнице и заходится смехом, однако все-таки спрыгивает со стола. Кэгни морщится от атмосферы глупости, которая наполнила кабинет, словно запах дешевого лосьона после бритья – такой резкий, что болит голова. Кэгни почти удается не заметить, как Говард изуродовал его имя.

–Ну, чувак, что у вас тут стряслось? – Говард скрещивает руки на груди и чуть отстраняется назад, задрав подбородок.

–Говард, ты же у нас из Фулема. Вроде район не гангстерский, шпана там не живет...

–Не знаю, не знаю. Лично я не уверен. До сих пор пытаюсь понять, как оно там на самом деле...

–Давай отложим приятные воспоминания, – просит Кэгни, но Говард его не слушает, вполголоса читая рэп.

Кэгни слышит только обрывки фраз – редкие «твою мать», «шлюха» и что-то насчет тех, кто «прямиком из тюряги». Кэгни пытается припомнить, сколько Говарду лет. Почти сразу вспоминает, что двадцать четыре, и зажмуривает глаза. Был ли он сам таким же глупым пятнадцать лет назад? Был ли он таким же самозабвенным идиотом? Таким же скучным, непоследовательным и пустопорожним? Кэгни не считал свою жизнь полной особого смысла, однако таким бестолковым, как Говард, он точно никогда не был. Он помнит, как разговаривал о политике, болтал с друзьями о всяких пустяках, уважал старших и говорил людям правду. Он никогда не читал рэп. Подумать только – рифмованные ругательства превратились в одну из форм современного искусства! Неужели в этом мире не осталось ничего чистого, незапачканного?

Кэгни мысленно представляет себе волны Индийского океана, набегающие на уединенный песчаный пляж, и чувствует, что ярость отступает.

Проходит секунд тридцать. Кэгни открывает глаза и видит, что Говард продолжает смотреть на него с улыбкой.

–Что, шеф, опять витали в облаках? – Говард подмигивает Кэгни уже второй раз за последние пять минут.

–Не знаю, в курсе ты или нет, – говорит Кэгни, – но у тебя в волосах торчит расческа.

–Я в курсе. Мне было негде ее оставить.