Идеальный обман

Сейчас Аргайл был на девяносто девять процентов уверен, что перед ним эскиз работы Кастильоне [3]. Частично на это указывала поза, она смутно напомнила позу на картине, которую он когда-то видел в Ферраре, частично — характерная манера рисунка. И тушь тоже, с коричневым оттенком, напоминающим засохшую кровь. Но все же процент сомнения оставался. Почему? А потому что это слишком похоже на Кастильоне. Манера, в какой был выполнен рисунок, характерна для более крупных работ мастера, и Аргайл интуитивно позволил одному проценту пересилить остальные девяносто девять.

— Думаю, это копия. Чудесная, но копия. — От волнения у него подрагивал голос. Он знал, что это всего лишь глупая игра, но, подняв перчатку, не желал сдаваться. — Выполнена учеником мастера. Скорее всего при его жизни.

Это было частью игры. Не упоминать фамилию художника, о котором идет речь. Что считалось как бы само собой разумеющимся. Ведь только дилетанта могут волновать столь очевидные детали. Это все равно, что констатировать, что рисунок выполнен тушью.

— Если уж брать, то, пожалуй, вон тот. — Аргайл указал на небольшой этюд маслом рядом с бюро. — Мне всегда нравился Бамбоччио [4].

Инстинкт его не подвел. Экзамен сдан. Это было заметно по легкому разочарованию, которое не сумел скрыть Буловиус, очевидно, уже приготовившийся торжествовать. Мол, беда с этим молодым поколением, нет у них глаза. Умелые, несомненно, подкованы в теории, но нет глаза, а без этого все остальное чепуха. А вот Аргайл не только был подкован в теории, но и умел видеть.

Разумеется, похвалы он от Буловиуса не дождался.

— В таком случае, — сухо произнес старик, — повесьте на место. Не держите на солнце, а то выцветет. А после расскажете, что вам надо.

— Роберт Стоунхаус, — начал Аргайл. — В тысяча девятьсот шестьдесят втором году вы гостили у него несколько недель.

— Наверное, гостил, если вы так говорите, — пожал плечами Буловиус. — Это было так давно. Я уже ничего не помню.

— Тогда еще украли картину. А потом она обнаружилась в канаве. Вора так и не нашли, почему картину украли, тоже осталось неизвестным. Может, вы что-нибудь вспомните?

Аргайл не надеялся вытянуть из старика что-нибудь полезное, но тот продолжал его удивлять. Если было возможно одновременно смутиться, приятно удивиться и разозлиться, то Буловиус был близок именно к такому состоянию.

— Чего вы хотите? Признания? Хорошо, я признаюсь. Что вам еще нужно, чтобы я сказал?

Аргайл оторопело смотрел на старика.

— Это было глупо, я знаю. Временное помешательство, вызванное раздражением. Думаю, вы осознаете, что я никогда ничего подобного не делал. Ни до, ни после. Каждая вещь, какой я владею, — картина, бронза, гравюра, рисунок — получена честным путем. У меня есть все квитанции, счета, подтверждающие…

— Так это вы ее украли? — вырвалось у Аргайла. Он понял, что все логические построения, сделанные им в последние несколько дней, оказались ошибочными. Видимо, это было посложнее, чем идентифицировать руку того или иного мастера.

— Да, да, я! И, как вам уже известно, добровольно ее не отдал.

— Хм… — Аргайл замолчал, сбитый с толку неожиданным оборотом дела. — И почему вы так поступили?

— Потому что этот варвар Стоунхаус совсем ее не ценил. Он и не догадывался, болван, что это такое. И способ, каким он ее добыл, также достоин презрения.

— Почему же? Я слышал, Стоунхаус опередил Финци, но разве за это нужно презирать? Таковы правила игры.

— О чем вы говорите? — раздраженно бросил Буловиус.

— Не знаю, — ответил Аргайл, — так рассказал мне его сын. По его версии, отец купил картину в Риме в тридцать девятом году. Я считаю, что это могло быть в сороковом, но он настаивает, что именно в тридцать девятом.

— Нет, нет и нет. Чушь. Он лжет или как попугай повторяет то, что сообщил ему отец. Картину купил Финци, вернее, их было две, масло на доске. Действительно в Риме. У Стоунхауса никогда не хватило бы смекалки их заметить. Он так и не удосужился разыскать третью часть. Ужасно, что этот триптих из церкви Сан-Пьетро-Гатолия во Флоренции разделили.

Услышав, что картин было две, Аргайл приуныл. Он надеялся, что жизнь станет проще, а она усложнилась.

— Значит, две картины?

— Как вы можете вообразить, у Финци возникли известные трудности с выездом из Италии. Большая часть его состояния ушла на взятки, как и многие из картин. В Лондон он прибыл почти без денег. Кое-какие полотна все же удалось вывезти, совсем немного. Стоунхаус предложил ему денег под залог этих картин. После войны, когда Финци снова встал на ноги, Стоунхаус отказался их вернуть, заявив, что они были куплены. Это был ужасный удар. Прекрасная коллекция пошла по рукам. Позднее Финци собрал новую, но она не смогла заменить первую.

— Стоунхаус мне рассказывал по-иному.