Идеальность

− Нет. Я лежала в психушке. Но приглашение получила, спасибо.

− Сдаюсь. Это нехорошо. Живем в четырёх километрах друг от друга — и ни разу не общались. Так не делается.

− Тогда вот мой вопрос, − сказала лера. — А что тебе Ната про меня рассказывала?

Денис задумался.

− Ничего особенного, − ответил он. — Я уже все рассказал. Ты изгой, ушла из семьи. Мама иногда переживает, особенно на праздники, когда выпьет. Обсуждает твою умершую дочь и просит отца помириться.

— А он?

— Он у вас гордый.

Они разговаривали около часа, заказав повторно кофе и чай, потом еще чай и кофе. Пончиковая заполнилась утренними посетителями. Лера отметила, что давно не проводила время за разговорами. Её единственными собеседниками сейчас оставались мать и брат — каждый на своей волне, замкнутые внутри собственных миров.

Люди вообще странные существа. Они собираются в стаи, жить не могут в одиночестве, но при этом отчаянно желают нарастить вокруг себя скорлупу и никого не пускать внутрь. Только людям свойственно приходить в шумную забегаловку, чтобы побыть наедине с самими собой. Только люди заводят миллион знакомств в социальных сетях и закрывают аккаунты от всех, кроме самых-самых доверенных лиц. А тех, кто не стесняется быть открытым, кто разломал скорлупу — стесняются, боятся и даже презирают.

Когда они с Денисом вышли из кафе, скомкано попрощались и разошлись, Лера тут же захотела встретиться снова. И это было естественное желание.

Через несколько дней она столкнулась с Денисом на велодорожке. Не сказать, чтобы случайно. Но и не специально. Хотелось думать, что так и должно быть.

Лера остановилась, смущенно улыбнувшись, и предложила позавтракать вместе.

Денис не отказался. С тех пор он вообще никогда ни от чего не отказывался.

…Лера выплакалась минут за десять. Достала пузырек успокаивающего, высыпала три пилюли (по рецепту положено было пить одну в день, но сейчас-то какая разница?), проглотила, запив остывающим кофе. Взяла со стола пару кубиков сахара и как есть, в ночном халате и тапочках, вышла из квартиры.

В старом подъезде на всех этажах воняло мочой. Сквозь замызганные, покрытые паутиной окошки на лестничных пролетах тянуло холодом. Кто-то привязал к батарее около почтовых ящиков велосипед, и у этого велосипеда уже не было переднего колеса.

Лера вышла на улицу, под осенний ветер и накрапывающий дождь. Лето боролось с осенью, упорно отстаивая периметр. Впрочем, осталось недолго. Вокруг шумели деревья, район был хорошо засажен еще с конца прошлого века — панельные пятиэтажки летом тонули в зелени, а сейчас были завалены гниющими листьями. Через дорогу раскинулась небольшая и неухоженная парковая зона, где чуть ли не раз в месяц находили очередного окочурившегося наркомана. В этой же парковой зоне, ближе к обочине дороги, раскинулись ларьки с шаурмой, сигаретами, газетами. Лера направилась туда.

Знакомый продавец дал ей в долг пачку сигарет и зажигалку. Лера тут же закурила, прикрыв глаза от краткого удовольствия. Попыталась понять, от чего ей прямо сейчас стало вдруг лучше — таблетки подействовали или никотин заставил выбросить очередную порцию дофамина? Возможно, и то и другое.

− Я в заднице, − сказала Лера самой себе.

В кармане завибрировал телефон. Лера выудила его и увидела на экране лицо Дениса. Он улыбался на этой фотографии: уверенный, молодой, чуть небритый. В черных очках отражалась лера — если приглядеться.

Номер был рабочий. Денис не звонил ей с домашнего, а рабочий телефон не приносил домой. Он оставлял его в машине. В багажнике. В аптечной коробке. В офисном портфеле.

А где лежал телефон сейчас?

Соединение.

− Алло?

В трубке молчали.

− Алло? — переспросила Лера, чувствуя, как холодеет в затылке. — Кто это? Ответьте. Это по работе? Алло?

Связь оборвалась. Лера несколько секунд разглядывала погасший экран, на котором распустилось несколько капель дождя.

Когда она перезвонила, телефон Дениса был уже отключен.

Глава вторая

В салоне автомобиля было душно, но зябко. Не работал кондиционер. Зато жарил подогрев сидений.

— Я сдохну где-нибудь на обочине дороги, как настоящий контркультурщик, — сказал Пашка.

Он развалился на заднем сиденье и, приоткрыв окно наполовину, курил. Судя по запаху — самокрутку с каким-то дорогим табаком. Пашка презирал сигареты (особенно электронные), точно также как презирал готовый фарш, молотый кофе и презервативы — про последнее Лера знала особенно хорошо.

Одет Пашка был в потертую камуфляжную форму, со значками на груди («За любовь и верность», «Против войны», «Панки живы!»), с выцветшей георгиевской ленточкой, приколотой к нагрудному кармашку. Пашка старательно поддерживал образ матёрого и видавшего виды мужика, того самого, который ходил на медведя с голыми руками, отлично разбирался в оружии и ориентировании на местности, сто раз перепрошел первую часть «Сталкера» и отлично подготовился к возможному апокалипсису. Образ ему шел, с оговорками.