Идеальное преступление

Когда он вошел, Волин удивился тому, насколько может измениться человек всего лишь за одну ночь. От былой самоуверенности и ощущения власти не осталось и следа. Чернозерский выглядел осунувшимся. На лбу и в уголках глаз обозначились морщины. Блуждающий взгляд и трясущиеся пальцы дополняли картину. Он остановился у двери и выжидательно посмотрел на Волина. На сидящего на подоконнике Стаса, на непробиваемо-спокойного Амира, на Русницкого. Чернозерский явно хотел понять, зачем его вызвали. Быть может, его тесть нажал на нужные рычаги и сейчас кто-нибудь произнесет заветное: «Виталий Михайлович, вы свободны, можете идти»? И сразу все изменится. Уродливый, серо-черный мир вновь наполнится яркими красками, и жизнь опять обретет смысл. О чем-то подобном думает большинство людей, первый раз переночевавших на тюремных нарах, в компании таких же подследственных. Именно в первую ночь, слушая дыхание сокамерников, человек с ужасом осознает: случившееся — не шутка, не бред, не сон. Именно в первую ночь приходят в голову самые страшные мысли. Именно здесь человек вдруг осознает: вошедшим сюда нет выхода. Именно здесь он верит: машина закона тяжела, громадна и неумолима.

Волин понимал состояние своего подопечного. Поэтому спокойно и даже доброжелательно указал на стул, стоящий против стола:

— Присаживайтесь, Виталий Михайлович. Какие-нибудь жалобы, пожелания?

Одна-единственная фраза сказала Чернозерскому все. Его не собирались отпускать. Ничего не выяснилось. Ему предстоит вернуться в компанию себе подобных. Подследственных.

— Я… — Он судорожно сглотнул. — У меня жалоба. Меня незаконно держат в тюрьме.

— Не в тюрьме, а в изоляторе временного содержания, — поправил неприязненно Стас. Ему Чернозерский не нравился активно. — В тюрьму отправляют заключенных и только по приговору суда. Тебя же не судили еще вроде?

— Стас, перестань, — одернул оперативника Волин и снова обернулся к Чернозерскому: — Ваше содержание под стражей санкционировано следователем прокуратуры, так что ничего незаконного в наших действиях нет. Но вы вправе подать жалобу. Пожалуйста. — Волин достал из стола бумагу и ручку. — Присаживайтесь. Пишите. Мы передадим ее в прокуратуру.

— Что толку-то? — зло оскалился Чернозерский. — Вы же как волки. К вам попал — все. Считай, съели. Вам же невиновного человека посадить — раз плюнуть. И факты подгоните, и нужные доказательства представите.

— Ну зачем же вы так? — терпеливо возразил Волин. — Взяли-то вас за дело. И доказательства у нас чистые, и свидетельства. Не для протокола, мы ведь оба знаем, что фальсификацией тут и не пахнет.

— Добрячка играете? Мне уже в камере все объяснили. И про методы ведения следствия, и про остальное. — Волин только пожал плечами. — Короче, так. Я никого не убивал, ничего противозаконного не совершал и полностью невиновен. И… и… Я вообще отказываюсь давать показания без адвоката! — взвизгнул Чернозерский, с ненавистью глядя на Волина.

— А зачем тебе адвокат, если ты невиновен? — быстро и жестко выпалил Стас. — Вину за собой чуешь? Чуешь за собой вину? Чего молчишь?

— Стас, иди погуляй, — сказал Волин.

— Что?

— Я говорю, погуляй пойди. В коридор.

Стас возмущенно цыкнул зубом, но все-таки сполз с подоконника и покинул кабинет.

Чернозерский вздохнул, тяжело уставился за окно. На лице его было написано напряженное ожидание.

— Виталий Михайлович, после гибели Светланы Вихрев ради вас палец о палец не ударит. Надеюсь, это понятно, — спокойно произнес Волин, записывая в протокол: «Отдачи показаний отказался». — Станете вы давать показания или нет — не суть важно. Не стану врать, это могло бы повлиять на ваше будущее положительным или отрицательным образом, но изменить его кардинально — нет. Сидеть так или иначе придется. Вопрос только в том, сколько сидеть. Мы знаем, что у вас был сообщник. Координатор. Судя по всему, именно он и занимался исполнением спланированных вами убийств. Рассказ о нем будет квалифицироваться как оказание помощи следствию. Оказание помощи следствию воспринимается судом как знак искреннего раскаяния. — Волин выдержал паузу. Чернозерский по-прежнему смотрел в окно. — Надеюсь, вы понимаете, после того как к делу будет допущен адвокат, ни о каком чистосердечном признании, раскаянии, а тем более об оформлении явки с повинной речь уже не пойдет. — Еще одна пауза. — Хорошо, Виталий Михайлович. Я занес в протокол, что от дачи показаний вы отказались. Хотите, чтобы мы пригласили какого-то конкретного адвоката?

— Да. Самого лучшего! — резко ответил тот. — Кто у нас лучший? Резник? Вот его и пригласите.

— Виталий Михайлович, вы пока не знаете, но ваши банковские счета аннулированы.

— Как? — Чернозерский побледнел. — Кем?