Идеальное отражение

Мы успели одолеть ещё метров триста и выскочить на окраину Припяти, когда пульсация всё же началась. Вновь содрогнулась земля, на этот раз тяжело, будто в родовых корчах, и, оглянувшись, я увидел, что столб торнадо затрясся, принялся толстеть, а затем мгновенно усох. В стороны ударили похожие на изломанные стрелы зелёные молнии.

— Всё, ложимся! — прокричал я. — И держимся изо всех сил, если хотим уцелеть! Вон туда!

Мы успели юркнуть в какую-то щель, прикрытую фрагментом кирпичной стены. Засвистел ветер, и накатила волна гравитационного искажения — показалось, что я стал лёгким, как пушинка, а в следующий момент меня придавила к земле утроенная или учетверённая тяжесть.

Тяжкий вой набил уши и внутренности черепа колючей ватой, и я оглох.

А заодно и ослеп, поскольку закрыл глаза и вырубил следящие импланты — всё равно в той свистопляске, что творится сейчас в радиусе нескольких километров от центра локации, ничего не разглядеть.

Я только ощущал, как нас подбрасывает вместе с убежищем, как что-то тяжёлое стукает меня по шлему. Слышал удары собственного сердца и думал, что впервые за все эти годы угодил в эпицентр пульсации. До сего дня я был осторожен и при первых признаках катаклизма всегда уходил на безопасное расстояние.

А потом стало тихо, и я открыл глаза, но ничего не увидел.

— Эй? — сказал я и автоматически повторил тот же возглас через М-фон, адресовав его Синдбаду.

«Нас, похоже, слегка засыпало, — прозвучал в моей голове голос бритоголового. — Я вижу рядом просвет и попробую сначала выбраться сам. А затем вытащу и вас. Ты не дёргайся пока».

Я попробовал двинуться, но со всех сторон сдавило, захрустело, и я понял, что лучше вправду не шевелиться. Осторожненько активировал импланты и ничего не смог уловить — повсюду глухая, непроницаемая стена.

Для проводника — самое жуткое ощущение.

Затем захрустело ещё, стукнуло по шлему, и я смог повернуть голову. Обнаружил небольшую дыру и понял, что она расширяется.

— Сейчас, ещё немного, — на этот раз голос Синдбада я уловил ушами. — Ты там как?

— Как кольцо на пальце, — отозвался я, — сижу крепко, чувствую себя неплохо, только вот пошевелиться почему-то не могу. Но ты сам знаешь, что нам, рыжим, море по колено!

Откатился в сторону очередной обломок, и я смог пошевелить правой рукой, затем двинуть левой, ну а дальше я приступил к воплощению в жизнь принципа: «Спасение утопающих — дело рук самих утопающих». После некоторых усилий, сдобренных смачными проклятиями, я расковырял завал из разнокалиберных обломков стены и вылез из щели, прикрывшей нас, но едва не ставшей нашей могилой.

Пейзаж вокруг в общем и целом остался тем же самым, но вместе с тем разительно изменился.

Развалины, фрагменты зданий, развороченные трубы, куски автонов, но всё в новых сочетаниях, расположенное не на тех местах, где было получасом ранее. Новые огнедышащие сопки на горизонте, овраг там, где недавно был холм, и в воздухе взвесь из пыли и пепла.

И это помимо продолжающего идти снега.

— А где наш религиозный друг? — спросил я, чуточку оклемавшись.

— Тут он, или ты забыл? — вопросом ответил Синдбад, нагнувшийся над неким продолговатым предметом.

И только теперь я определил, что это и есть праведник, так удачно избежавший общения с химерами. Просто без шлема, без сознания и в лежачем положении он оказался не таким грозным, как с «мегерой» наперевес.

— Э, да он совсем мальчишка! — воскликнул я, разглядев, что бойцу Дьякона лет семнадцать-восемнадцать.

— Истину глаголешь, — отозвался Синдбад в духе дешёвого проповедника. — И ещё должен я возвестить, что отрок сей изрядно получил по кумполу. И посему предлагаю я трапезу скромную разделить и подождать, пока для беседы он будет хоть сколь-нибудь подходящ.

— Это можно, — согласился я.

Ждать пришлось часа полтора.

Выброшенная пульсацией пыль за это время осела, атмосфера очистилась, и нам предстало редкое для Пятизонья зрелище — звёздное небо. Смотри, наслаждайся, пока не натянет новых облаков и не заморосит вечный дождь, ну, или с учетом зимних условий, не пойдёт снег.

К горизонту клонилась отожравшаяся, но ещё не полная луна, мерцал Млечный Путь.

— Красота, — сказал я, когда мы утолили голод и жажду.

— Красота, — отозвался Синдбад. — А, наш новый друг, кажется, шевелится…

Праведнику на самом деле было лет восемнадцать, не больше, мелкие черты лица придавали ему сходство с грызуном, и ничего приметного во внешности этого парня не имелось.

Открыв глаза и обнаружив наши свирепые рожи, он вздрогнул.

— Привет, дружище, — сказал я. — Вынужден разочаровать тебя, но устроить тут аутодафе или проповедь мы не дадим.

— Но… помолиться хотя бы… разрешите? — спросил он срывающимся голосом.

— Зачем? — удивился Синдбад.

— А перед смертью.

Ну, определённая смелость у этого парня была, хотя порой и загнанная в угол мышь обретает бешеную храбрость. А ещё, несмотря на страх, он трезво оценивал обстановку и не делал глупостей — вроде попыток вырваться.