Идеальное алиби

– Это очень важно, миссис Элфорд, – настойчиво говорит Клоуз, и Виктору не нравится его тон. Он бы сейчас так и прирезал его на месте, вот только мама рядом, а его мама, к сожалению, человек, который может и проболтаться. Пусть и неспециально, но Виктору-то, если его посадят, от этой неспециальности ни холодно ни жарко. С их деньгами она его вытащить не сможет, к сожалению. – Постарайтесь вспомнить, пожалуйста, – просит Клоуз, и если только слышать голос, но не знать, что это говорит полицейский, этого парня могло бы стать жаль.

Но Виктор совершенно не был тронут этим тоном. Желание убить этого человека только возросло в нём.

– Простите, господин полицейский, но я не помню точно, – неловко произносит Виола. – Могу лишь сказать, что он постоянно со мной. Он либо дома и всегда на виду, либо он со мной ходит за покупками в магазины, но он постоянно рядом. Нет такого, чтобы я его долгое время не видела. Он вообще не выходит на улицу без меня. У него даже девушки нет! Я ему говорю, мол, ищи себе невесту, а он всё твердит, что сначала работа, а невеста потом как-нибудь сама найдётся. Ещё я его всё хочу выгнать погулять, подышать воздухом, пока дождя нет, по берегу пройти прошу, пока у меня дела домашние, а он всё сидит в своей комнате, из дома не выходит. Только когда уже продукты кончаются, я вместе с ним выхожу, он мне помогает, – подробно объясняет женщина, активно жестикулируя.

У Виктора краснеют кончики ушей, когда Виола выдаёт полицейскому, что её сын всё не может найти себе девушку. Он уже было хотел укорить маму, но решил, что потом это сделает, ведь сейчас его позор – не главная его проблема, далеко не главная…

– Хотите сказать, – подаёт голос Клоуз, – Виктор постоянно находится в Вашем поле зрения?

– Совершенно верно, – кивает Виола. – К несчастью, – прибавляет она. – Жаль, что Вы ничего не можете с этим сделать, – сетует женщина. – Не можете же, да?

– Прошу прощения, но моя сфера деятельности немного иная, – вежливо говорит полицейский, явно понимая, что имеет дело с капельку сумасшедшей мадам. Хотя, может, у неё так проявляется стресс и шок, кто знает…

– Жаль, – вздыхает Виола.

– И про тринадцатое августа Вы мне совсем ничего не можете сказать? – без особой надежды ещё раз спрашивает полицейский.

– Совсем, – с грустью произносит женщина. – А, кстати, почему подозревают моего сына? Кого вы допрашиваете, что дают такие показания? – интересуется она.

– Прошу прощения, – снова извиняется Клоуз. – Не могу разглашать такую информацию. И мне хотелось бы переговорить с Вами, миссис Элфорд, с глазу на глаз.

– Виктор, выйди из комнаты, – тотчас же приказывает женщина, строго кивнув сыну на выход из гостиной.

Виктору хотелось сейчас закатить глаза или фыркнуть, а потом, демонстративно громко топая, покинуть комнату, напоследок окинув этого дрянного Клоуза самым своим презрительным взглядом. Но он этого не сделал.

Прямо сейчас ему нужно было выглядеть послушнейшим гражданином Англии и, совершенно не сопротивляясь, сделать так, как просит достопочтеннейший господин полицейский, храни его Господь, если, конечно, Виктор не хочет, чтобы ещё и сам блюститель порядка начал его в чём-то подозревать.

То, что он практически не выходит из своей комнаты – уже само по себе подозрительно, а мама ещё и так ужасно много говорила об этом. Потому что мало ли что он делает в этой комнате. Может, он, вообще, только врёт родной матери в том, что сидит у себя, а на самом деле шастает по закоулкам города и убивает своих бывших одногруппников… И бывших преподавателей до кучи. Хорошо хоть ему дело мистера Хамфри, земля ему будет пухом, не приписывают. Но вполне возможно, что в причастности к этой смерти его тоже начнут подозревать, просто расследования на данный момент ещё ведутся; времени-то с первой смерти уже много прошло, а заподозрили в чём-то Виктора только сейчас, так что… он просто кивнул и, что было невероятно предсказуемо, ушёл в свою комнату, не забыв, конечно же, закрыть за собой дверь.

Но он же не идиот, чтобы не подслушивать разговор мамы и полицейского. Поэтому Виктор, сразу после того, как закрылся в комнате, припал ухом к двери и задержал дыхание, чтобы не заглушать и так не очень-то громкие голоса в гостиной.

Однако, как бы он ни прислушивался, как бы ни замирал, пытаясь расслышать хоть словечко из всей их пустой – а может, и не пустой – болтовни, ему не удалось ничего распознать; только невнятное бормотание, которое действовало на нервы своей монотонностью и одновременно непонятностью.

Наверное, он всё же был идиотом, раз уж заранее не подумал о том, что ему может понадобиться стеклянный стакан для прослушки.

Подумав о стакане, он тихо, но выразительно выругался:

– Ч-ч-чёрт, – прошептал Виктор, злобно хмуря брови.

«Возможно, я был бы чуть умнее и расчётливее, если бы не был так напряжён», – мрачно подумал он, от гнева едва не пнув перед собой дверь.

Он знал, что ничего не услышит, но зачем-то всё равно прильнул к двери вновь. Видимо, ещё лелеял надежду, что что-нибудь более или менее отчётливое да донесётся до его слуха.