Идеальная жизнь

Доротея очистила корешки красного мальваструма, которые станут мазью от солнечных ожогов и помогут залечить открытые раны. Сорвала снежноягодник, потому что он успокаивал уставшие глаза Сайреса.

Потом она, опираясь спиной на тополь, опустилась на влажную землю, и Касси, не обращая внимания на намокшие синтетические штаны, последовала ее примеру.

— Не знала, что вы знахарка, — сказала Касси.

Доротея покачала головой.

— Я не знахарка, просто кое в чем разбираюсь, — ответила она и пожала плечами. — Кроме того, я много чего не умею. Для этого и существуют шаманы. У нас есть Джозеф Стоящий на Солнце — Сайрес знакомил тебя с ним на прошлой неделе. У тебя здесь живет болезнь, — она ткнула ей в сердце, — а некоторые болезни человек не в силах излечить.

— Вы имеете в виду рак? — спросила Касси.

— Hiya, — нахмурилась Доротея. — Это всего лишь зло, поселившееся в теле. Марджори Два Кулака поехала в Рапид-Сити, у нее из груди вырезали рак, и она живет уже много лет. Я говорю о зле. В ton. В душе. — Она пристально смотрела на Касси. — Индейцы верят, что ребенок рождается либо хорошим, либо плохим. Такие вот дела. Можно что-то изменить, пока он не родился, но после ничего уже сделать невозможно. Плохой ребенок вырастет плохим человеком.

Касси отвернулась. Живя в обществе, где чужие дети считаются подарком судьбы, который может благословить и твой собственный дом, что бы подумала Доротея об отце, который унижал собственного сына? О матери, которая забыла о существовании собственного ребенка? Касси хотелось сказать, что ее муж не родился плохим; его просто так часто в этом убеждали, что он вжился в эту роль.

Над зарослями прошелестел холодный ветер, отгоняя эти безрадостные мысли. Касси взглянула на оттопырившийся фартук Доротеи.

— Вы с Джозефом Стоящим на Солнце, должно быть, выполняете за городского врача львиную долю работы, — сказала она.

Доротея подняла веточку, отодрала кору и раскрыла крошечную зеленую почку.

— Иногда людям проще прийти ко мне, чем ехать в город. А некоторые вообще не доверяют докторам.

— Почему?

Доротея фыркнула.

— Потому что у нас всегда были шаманы, а wasicuή доктора появились совсем недавно.

— Wasicuή? Что это значит? — спросила Касси, узнав слово из языка лакота. — Мне кажется, вы и меня так называете. И все остальные.

Доротея выглядела удивленной, как будто об этом мог догадаться даже идиот.

— Это означает «бледнолицый», — ответила она.

Касси смаковала слово, пробуя на вкус его веселое звучание, похожее на щебет плачущей горлицы.

— Красиво.

Доротея встала, посмотрела на Касси и с присущей сиу прямолинейностью добавила:

— Оно образовано от трех слов на лакота, которые переводятся как «толстый, злой человек».

Касси молча тащилась по грязи. Никто ее сюда не звал, никто ей не был рад. Всю жизнь она играла роли, которыми хотела порадовать, но которые неизменно заканчивались провалом только потому, что она была тем, кем была: беспомощным ребенком, женой Алекса, белой женщиной. Она задавалась вопросом: неужели и правда она такой родилась, с каким-то изъяном в душе?

Она едва не наскочила на Доротею, потому что не сразу заметила, что старуха остановилась.

— Знаешь, — внезапно сказала та, — в детстве у меня было семь сестер. Мы жили неподалеку от Пайн-Ридж. У моих родителей не хватало денег на еду и одежду, что уж там говорить об игрушках, поэтому нам приходилось играть со старыми пуговицами и плюшевыми медведями, которые на Рождество дарила Армия Спасения. А еще с самодельными игрушками. Старшая сестра научила нас делать кукол из дикорастущих кабачков и тряпок, которые мы находили в мусорных контейнерах. Мы обматывали кабачки лоскутками, как платком, а из узелков делали им ручки и ножки. Эти куклы было нечто! Я помню, что каждый год, пока мои сестры пытались найти гладкий зеленый кабачок без пупырышков, я искала разноцветный — зеленый с желтыми прожилками. — Неожиданно Доротея схватила ее за руку, и Касси поразилась силе ее тонких пальцев. — Знаешь, гибриды — они крепче. Хранятся дольше. И в своем роде они даже красивы, Касси, haή?

Обе женщины шагали осторожно, не желая разорвать тончайшую, как паутинка, нить, которую протянула Доротея, впервые назвав Касси по имени.

Алекс Риверс повязывал черный галстук-бабочку и думал о Макбете — образе, о котором он на целый месяц забыл, пока на прошлой неделе не возобновил съемки. Он начал понимать, что метания героя намного глубже, чем казалось, как только взялся за фильм. Брак Макбета превратился в кошмар: пришло осознание того, что он женился совсем на другой женщине, не на той, что стояла перед ним теперь, что об ее актерских способностях он даже не догадывался.