Идеаль

У самого губернатора в кабинете спозаранку горел свет. Многие из присутствующих до последней минуты не знали, что должно произойти; их собрали в срочном порядке, кое на ком даже были ночные рубахи под пиджаком. Только сам губернатор, и чиновники из федеральной и штатной комиссии по борьбе с наркотиками, и ФБР, и ЦРУ, и несколько сенаторов Соединенных Штатов, и несколько представителей военного ведомства были посвящены в план с самого начала. Они с полуночи сидели здесь и вместе с губернатором разрабатывали общую стратегию и поддерживали связь с Вашингтоном и с разными агентствами, состязающимися за влияние. Было много крику, и не без рукоприкладства, и даже прозвучала одна угроза, каких не слыхивали среди государственных служащих с тех времен, когда Итен Аллен и Аарон Бэрр повздорили между собой о том, кому быть комендантом в форте Тайкондерога. Все это, впрочем, за закрытыми дверями. Теперь, на глазах у общественности, все сборище притихло, важно расселось широким полукругом перед телевизором, в середине – губернатор и влиятельные политики, серьезные мужчины с брюшком…

Опять пропуск. Она надкусила яблоко.

– Пора, шеф, – сказал личный помощник губернатора и слегка ткнул его под ребро.

Губернатор встрепенулся, словно очнулся ото сна, и произнес в микрофон:

– Давайте, ребята. С богом!

Жирный личный помощник у него под боком сложил ладони, будто в молитве.

С телевизионного экрана несся только рев двигателей.

У себя в полутемной гостиной полицейский комиссар Сан-Франциско, не отводя слоновьих глазок от черно-белого телеэкрана, потянулся и всколыхнул необъятный бок сидящей рядом супруги.

– Час зеро, – сказал он.

Она открыла один глаз, приветственно подняла пивную кружку и сморщила нос.

– Помогай им бог, – сказала она.

– Аминь, – сказал он.

– Аминь, – сказали они вместе.

Салли Эббот подняла глаза от книги. «Какая чушь», – вздохнула она. И, поджав губы, стала читать дальше.

Теперь в кабинете у губернатора все сидели на краешке стула и смотрели, как в пятнадцати милях от Сан-Диего в кровавом свете зари один за другим с ревом взмывали в небо могучие самолеты и журавлиным клином устремлялись на юго-запад. Репортер беседовал с бомбардиром. Сигнал тревоги никого не поднял с постели, объяснил бомбардир. У них на базе была пирушка в полном разгаре. Ребята разобрали бутылки и захватили их с собой.

– Вам не страшно? – спросил репортер и опять сунул микрофон под нос бомбардиру.

– Не особенно, – ответил тот и по-мальчишески ухмыльнулся.

Через двадцать минут после вылета, когда кончились объявления и рекламы, камера показала головного пилота командора Персела. Он по списку проверял своих ведомых. Все самолеты были пока с ним. Он удовлетворенно кивнул второму пилоту, который оказался женщиной, и обнажил в улыбке мелкие, безупречные зубы. Он был уже немолод, ветеран второй мировой войны, кудлатые седые волосы торчали во все стороны из-под кромки летного шлема, грудь кожаной куртки, как у царя, вся в колодках и медалях. «Отче наш, иже еси на небесех, – произнес он и включил радио, чтобы было слышно всем. – Да святится имя твое».

Далеко в океане на фоне алого неба черной башней высился Утес Погибших Душ. Внезапно губернатор в кресле весь подался вперед, сдернув очки с носа и всматриваясь в цветное марево экрана.

– Это еще что такое? – взревел он.

Его личный помощник проговорил:

– Святая коровушка! Да никак это…

В тысяче футах над Утесом Погибших Душ, недвижная и ослепительная, преспокойно висела в небе огромная летающая тарелка.

– Ну нет! Это уж вы бросьте! – воскликнула Салли Эббот, вскинув голову. – Это уже слишком!

Она так посмотрела на растрепанную книжицу, словно та у нее на глазах превратилась в змею подколодную, и что было силы запустила ею в дверь – даже филенка треснула. Салли сама удивилась, сколько силы еще у нее в руке. И видно, попала в слабую точку. Она выпучила от злости глаза и готова была ругаться на чем свет стоит. Что же это за личность состряпала такую, с позволения сказать, книгу? И мало того, нашлись еще деляги, которые ее напечатали! Совсем у них стыда, что ли, нету? Тут ее пронзила еще более ужасная мысль: а ведь есть на свете люди, которые это барахло читают! Она даже сразу села и спустила ноги на пол, прижимая ладонь к сердцу, хотя, что она собиралась делать, встав на ноги, она сама не знала. Глядя в вечернюю мглу за окном, она попыталась представить себе, кто же эти несчастные, опустошенные люди, которым доставляет удовольствие подобная муть. «Боже милосердный!» – сорвалось с ее губ.