Языковеды, востоковеды, историки

В быту Сыромятников был обескураживающе непрактичен. Оберегаемый матерью, а затем женой от хозяйственных проблем, он вставал в тупик в самых, казалось бы, простых ситуациях. В 1980 г. мы с ним в составе довольно большой группы востоковедов ездили на симпозиум в Польшу, и он, как и все его спутники, обменял положенную сумму денег. Однако затем перед ним встал вопрос: Что делать со злотыми? Николай Александрович ходил каждый день в кино, но все равно деньги оставались. Наконец, он решил купить жене туфли, но хозяин частной лавки, легко распознав, кто перед ним стоит, продал ученому две туфли на одну ногу, а поменять их времени уже не было.

Вообще, Сыромятников был абсолютно советским человеком и, не будучи членом партии, постоянно вел общественную работу, побывав в разные годы и депутатом райсовета, и народным заседателем, и председателем ревизионной комиссии жилкооператива. Это совсем не мешало ему, например, любить поэзию Б. Пастернака, стихи которого он просил жену почитать ему в последний день жизни. А борьбы партий в советском языкознании для него как бы и не существовало: ему нравились работы Ф. П. Филина, которого многие считали «черносотенцем», и когда его книга выдвигалась на Государственную премию, Сыромятников предлагал на собрании поддержать выдвижение от имени своего института; но могли ему нравиться и работы ученых противоположного лагеря.

Тип натуры Николая Александровича несколько напоминает другого моего героя: Петра Саввича Кузнецова, также сочетавшего независимость в научных позициях, житейскую непрактичность, отсутствие политической оппозиционности и стремление к энциклопедичности. Впрочем, Петр Саввич четче определял свои позиции в борьбе лингвистических партий, он не мог бы поддержать Филина. И было еще одно важное отличие: Сыромятников не смог в Харькове 20-х гг. получить тот прочный фундамент культурных традиций, который приобрел старший почти на тринадцать лет Кузнецов в частной московской гимназии (да и Прасковья Максимовна не была столь образована, как приемная мать Кузнецова). Поэтому ему не хватало умения отбирать поступающую информацию, включая научную.

Николай Александрович был абсолютно честным человеком, лгать он не умел. Он был таким открытым в рассказах о себе, не боясь показаться смешным. Такого человека любили, в том числе и люди иного склада. В институте он оказывался одним из немногих, у которого не было врагов. Так, в конце 70-х годов диссертационный совет Института востоковедения по языкознанию замучил анонимщик. Перед каждой защитой докторской диссертации в Институт аккуратно приходило письмо – донос на диссертанта; к счастью, никто анонимкам хода не давал. И только Николая Александровича этот гнусный человек тронуть не решился.

Впрочем, его резкие выпады против коллег вызывали и ответные реакции, также не выходившие за пределы науки. Помню, как на заседании Отдела языков выступал ленинградский лингвист С. Е. Яхонтов с докладом об установлении языкового родства в языках Юго-Восточной Азии. Сыромятников торопился с женой в театр и попросил после доклада слово первым. Он произнес длинную и, надо сказать, не очень убедительную речь, разбив, как ему показалось, все пункты доклада, и торжественно удалился. Докладчик, человек острый на язык, в заключительном слове спросил: «Есть ли среди присутствующих кто-либо, кто согласен с мнением Николая Александровича?». Ответом было молчание. Тогда докладчик заявил: «Значит, я могу ему не отвечать». И перешел к ответам другим выступающим.

Теперь следует сказать о самом сложном периоде в научной деятельности Н. А. Сыромятникова. Еще до того, как я с ним познакомился, Николай Александрович увлекся проблемой родственных связей японского языка. Этот вопрос занял немалое место в его книге «Древнеяпонский язык», ему он также посвятил ряд статей. Но еще больше материалов остались неопубликованными. Дома у него была собрана обширная картотека, в которой те или иные слова японского языка сопоставлялись с похожими по звучанию и значению словами разных языков. Во второй половине 60-х и в 70-е гг. эта проблематика занимала, пожалуй, самое большое место в деятельности Н. А. Сыромятникова.