Языковая структура

1. Математика, точнейшая из наук, является идеалом знания вообще во всех областях науки. Ее применение к лингвистике не только возможно, но и необходимо. Тем не менее плодотворность этого применения зависит от того, учитываем ли мы качественную специфику той области знания, в которой применяется математика, или сводим ее всецело на систему одних только количественных отношений. Поскольку сама математика есть наука о числе и об его многочисленных модификациях, постольку она не может [не] быть формализмом, и уже самый ее предмет по своей сущности обладает количественной, т.е. формальной природой. Однако все другие науки, кроме количественной стороны, обладают еще и качественным содержанием, отражая специфику своего предмета. Каждый цветок имеет свою форму, которую можно и необходимо изучать геометрически и которая поддается даже выражению при помощи алгебраических уравнений. Однако это не означает ни того, что ботаника есть математика, ни того, что она часть или раздел математики. Поэтому применение математики в лингвистике обязательно должно учитывать специфику языковой области, так как иначе подобная лингвистика становится формализмом уже в дурном смысле слова, т.е. становится пустой и бессодержательной.

2. Математическая лингвистика, основанная на внесмысловых методах, т.е. изучающая язык вне специфического для него качества, оказывается основанной на логической ошибке и не может иметь определенного научного содержания. Эта логическая ошибка основана на сознательном или бессознательном использовании того, что сознательно игнорируется и заменяется математическим формализмом. Если говорится, например, что фонема есть принцип смыслоразличительной оппозиции, то, хотя такого рода утверждение и правильно само по себе, оно в качестве логического определения основано на ошибке petitio principii, потому что доказывает тезис при помощи самого же этого тезиса, но только взятого в завуалированной форме. Попросту говоря, если фонему определять, как математическую категорию, здесь перед нами просто тавтология, потому что языковая фонема уже определяется при помощи свойственного ей смысла или значения, без чего не может возникнуть и самый термин «фонема». Можно сколько угодно определять структурно-математическое значение термина «падеж». Но для этого предварительно уже нужно знать, что такое падеж; а структурно-математическое определение падежа только переведет интуитивное понимание падежа в понимание, логически оформленное. Итак, внесмысловая математическая лингвистика волей-неволей должна использовать данные традиционного языкознания; и если она пытается давать свои определения без этого последнего, она основывается на petitio principii.

3. Математическая лингвистика должна быть строгой логической дисциплиной, как того и требует математика. Но язык не есть чистая логика. Он есть практическое мышление, извлекающее из объективной действительности те моменты, которые необходимы для общения людей, и те моменты из чистой логики, которые в результате сложнейшей модификации могут стать орудием разумного общения; поэтому логически даваемое определение любой языковой категории и любого языкового правила всегда и обязательно содержит массу всякого рода «исключений» и натыкается на массу всякого рода языковых неожиданностей. Но все эти исключения и неожиданности как раз и являются закономерным результатом человеческого общения, которые нужно формализовать отдельно; да еще неизвестно, можно ли их формализовать, если вся их сущность часто только и заключается в неожиданности и никакому обобщению не поддающейся единичности. Поэтому самая элементарная и школьная грамматика любого языка, со всеми своими неуклюжими правилами и исключениями, гораздо ближе к естественным языкам, чем самая тонкая математическая лингвистика.