Язык в революционное время

О ключевом событии этой территориальной биполярности сообщает 12-я глава книги Бытия: Господь посылает праотца еврейского народа Аврама из его родной Месопотамии («Арам Нахараим») «в землю, которую Я укажу тебе», в Ханаан, занятый хананеями. В этой главе видели сионистский призыв, посылающий Аврама в Землю Обетованную. Но это также и первое изгнание евреев как народа; ведь Господь повелел Авраму: «Пойди из земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего». В ушах евреев диаспоры «моледет» (место рождения) значило также «родина» в национальном смысле: Аврама изгнали с его родины. И «Лех-лехо» («Изыди!»), звучащее резкими повторами, выражало для них грубую команду «Убирайся!». Шолом-Алейхем заканчивает свою сагу о Тевье-молочнике главой «Лех-лехо». Выражение «настала глава „Лех-лехо“» в идише обозначает: пришло время изгнаний (в данном случае — изгнания всех евреев из русских деревень).

После второго Изгнания евреи в несколько этапов рассеялись по всему миру. Как и все иммигранты, везде, где они оказались, они усвоили местный разговорный язык, а некоторые из них овладели доминирующим языком культуры или языком власти. В Палестине в первые века н. э. народные массы говорили по-арамейски, элита говорила по-гречески, а ученые люди писали и передавали знание по-древнееврейски. Так, ивритоязычного литургического поэта называли пайтан, от греческого слова poietan. Подчиняясь законам ивритской морфологии, поэзия получила имя пийют: так записал на иврите говоривший на иврите ученый греческий культурный термин, обозначающий поэзию.

Миха Йосеф Бердичевский, изучавший талмудический арамейский в знаменитой Воложинской иешиве в Литве, стал выдающимся светским писателем на иврите, жил в Берлине, писал критические статьи и эссе на идише и на немецком и описал присущий ему еврейский билингвизм в эссе «Иврит и арамейский», где в качестве метафоры использовал историю Иакова и Исава: «Два племени во чреве твоем [и два различных народа произойдут из утробы твоей (Быт. 25, 23)] все еще дерутся внутри нас, и с нашего языка слетает два наречия — иврит и арамейский» (Berdichevsky 101). Он считал несущественным, говорил ли народ Израиля, пришедший из Арама, сначала по-арамейски, потом в Ханаане научился говорить на иврите, а потом опять вернулся к арамейским корням, или же иврит предшествовал арамейскому, и сыны Израиля выучили его позже благодаря политическим и культурным контактам с арамееязычными соседями. «Дело в том, что мы имеем дело с двумя языками, которые, несмотря на соседство, радикально отличаются друг от друга, причем не словами и выражениями, а духом своим… Мы по своему языку иврито-арамейцы» (102). Эту пару поддерживал идиш-ивритский билингвизм в Восточной Европе, в котором бытовало похожее разделение (см. Ш. Нигер).

Даже во время независимости в древнем Ханаане евреи были всего лишь маленьким народом на пересечении дорог между Египтом, Сирией и Месопотамией и находились в постоянном контакте с языками соседей (в еврейской Библии есть тексты по-арамейски). Но в полной мере еврейский мультилингвизм развился в диаспоре. В нем соединились языки самих евреев (идиш, иврит, арамейский) с местными диалектами, с одной стороны, и с языком большинства и власти — с другой. Вдобавок ко всему они переходили с языка страны, где жили раньше, на язык новой страны, куда они добрались в своих скитаниях. Так, ашкеназский еврей Элия Бахур (Элияху Левита, 1468/9–1549) переехал из Германии в Рим и в Венецию, был учителем у кардиналов, написал грамматику и трактат о стихосложении на иврите и эпические поэмы на идише октавами, а также опубликовал четырехъязычный словарь: немецко-латинско-итальянско-ивритский, в котором отразились его корни и две родины.

В своем культурном наследии евреи перерабатывали элементы языков и виды дискурса, почерпнутые из других языков в прошлом. Так, арабская метрика, усвоенная ивритской поэзией в Испании в IX в., продолжала главенствовать в ивритской поэзии христианской Испании, а также в Италии XIII–XVIII вв., где не было ни арабов, ни арабского языка. Тем не менее, в отличие от арабских образцов, рифмы в средневековой ивритской поэзии в христианских странах были преимущественно женские, что характерно для поэзии их соседей на романских языках.