Язык как инстинкт

I’m sick of dealing with all the Mickey Mouses in this administration ‘Мне надоели Микки Маусы в этой администрации’ [а не Mickey Mice].

Hollywood has been relying on movies based on comic book heroes and their sequels, like the three Supermans and the two Batmans ‘Голливуд делает ставку на фильмы, основанные на героях комиксов с продолжениями, таких как три Супермена и два Бэтмена’ [а не Supermen и Batmen].

Why has the second half of the twentieth century produced no Thomas Manns? ‘Почему во второй половине двадцатого века не появилось Томасов Маннов?’ [а не Thomas Menn].

We’re having Julia Child and her husband over for dinner tonight. You know, the Childs are great cooks ‘Сегодня к нам на ужин придут Джулия Чайлд с мужем. Знаешь, Чайлды прекрасно готовят’ [а не the Children].

* * *

Таким образом нерегулярные формы живут на самом нижнем ярусе дерева структуры слова, на котором в него вводятся корни и основы из ментального словаря. Специалист по развитию детской речи Питер Гордон выигрышно использовал этот факт в бесхитростном эксперименте, показывающем, как, вероятно, «встроена» в детский мозг логика структуры слова.

Гордон сосредоточил внимание на кажущейся странности, впервые замеченной лингвистом Полом Кипарски: сложные слова могут быть образованы с нерегулярными формами множественного числа и не могут — с регулярными. Например, про дом, наводненный мышами (mice) можно сказать mice-infested, но если описать дом, наводненный крысами (rats), как rats-infested, то это прозвучит странно, мы говорим, что он rat-infested, хотя даже по определению одна крыса не может произвести это наводнение. Точно так же, когда велось много разговоров о men-bashing ‘приставаниях к мужчинам’, никогда не упоминалось gays-bashing ‘приставание к гомосексуалистам’, только gay-bashing букв. ‘приставание к гомосексуалисту’; существуют teethmarks ‘следы зубов’, но не clawsmarks ‘следы когтей’. Когда-то была песенка про purple-people-eater ‘пурпурного людоеда’, но было бы грамматически неправильно петь про purple-babies-eater ‘пурпурного «младенцееда»’. Поскольку допускаемые правилом нерегулярные формы множественного числа и не допускаемые правилом регулярные формы имеют сходные значения, дело, должно быть, в грамматике нерегулярности.

Теория структуры слова легко объясняет этот факт. Из-за своей нестандартности нерегулярные формы множественного числа должны храниться в ментальном словаре, как корни или основы, их нельзя образовать по правилу. Благодаря таким условиям хранения их можно ввести в правило образования сложных слов, которое присоединяет одну существующую основу к другой существующей основе, чтобы произвести новую основу. Но регулярные формы множественного числа — это не основы, хранящиеся в ментальном словаре, а сложные слова, которые образуются с ходу, когда бы ни потребовалось, по правилу словоизменения. Их компоненты слишком поздно соединяются вместе в процессе «от корня — к основе — к слову», чтобы стать доступными для правила образования сложных слов, исходные данные для которого могут браться только из ментального словаря.

Гордон обнаружил, что дети от трех до пяти лет очень точно следуют этому ограничению. Показывая детям куклу, он вначале спрашивал их: «Вот чудище, которое любит есть грязь. Как вы его назовете?» Потом он давал ответ mud-eater ‘грязеед’ для затравки. Детям нравятся подобные игры, и чем кошмарнее вид еды, тем охотнее они придумывают слова, зачастую к ужасу наблюдающих за этим родителей. Затем шли самые важные части. «Чудище, которое любит есть mice ‘мышей’» было названо детьми mice-eater ‘мышеед’. Но «чудище, которое любит есть rats ‘крыс’» ни разу не было названо rats-eater букв. ‘крысыед’, только rat-eater ‘крысоед’. (Даже те дети, которые в спонтанной речи делали ошибку, говоря mouses, никогда не называли куклу mouses-eater.) Другими словами, дети соблюдали тонкие ограничения, свойственные правилу образования сложных слов с формами множественного числа. Это позволяет сделать вывод, что правила имеют такую же форму в неосознающем их детском уме, что и в неосознающем их уме взрослого.