Язык как инстинкт

Позвольте мне начать с того, что я считаю очевидным. Во-первых, человеческий мозг работает так, как работает. Желая, чтобы он работал как-то по-другому — можно быстро прийти к утверждению, что науку и этику подтачивает какой-то этический принцип (а что еще можно сделать с принципом, если факты свидетельствуют об обратном?). Во-вторых, в психологии не предвидится такого открытия, которое заставило бы пошатнуться очевидную истину: все люди созданы равными, и всем им дарованы определенные неотъемлемые права, в числе которых жизнь, свобода и стремление к счастью. И наконец, радикальный эмпиризм не обязательно будет прогрессивной гуманитарной доктриной. Чистый лист — это мечта диктатора. Некоторые учебники по психологии упоминают тот «факт», что матери спартанцев и самураев улыбались, узнав, что их сыновья пали в битве. Поскольку история написана генералами, а не матерями, мы можем пренебречь этим невероятным утверждением, поскольку очевидно, чьим целям оно служило.

Убрав с дороги вышеперечисленное, я все же хочу указать на значение теории когнитивных инстинктов для наследственности и для человечества, потому что многие считают их прямо противоположным тому, что они есть на самом деле. Это позор, что следующие два утверждения так часто путаются:

Различия между людьми являются врожденными.

Общее между людьми является врожденным.

Нельзя придумать два более разных утверждения. В том, что у некоторых людей ног меньше, чем у остальных, на 100 % виновата окружающая среда. Тем, что у всех не-инвалидов в точности две ноги (а не восемь, или шесть, или ни одной), мы на 100 % обязаны наследственности. Но утверждения о том, что универсальность человеческой природы врожденная, часто идут бок о бок с утверждениями о том, что различия между индивидами, полами и расами тоже врожденные. Ложный повод для слияния их вместе просматривается хорошо: если ничто в сознании не является врожденным, тогда и различия между умами не будут врожденными; таким образом, было бы хорошо, если бы у сознания вообще не было структуры, тогда этим честным уравнителям вообще не о чем бы было беспокоиться. Но этот логический перевертыш ложен. Все могут рождаться с одинаковым, сильно структурированным разумом, а все различия между людьми могут являться частицами приобретенного знания и небольших осложнений, которые накапливаются на протяжении жизни человека.

Одна из причин, по которым врожденную общность и врожденные различия так легко спутать, в том, что поведенческие генетики (ученые, исследующие наследственную неполноценность, однояйцевых и разнояйцевых близнецов, усыновленных и родных детей и т.д.) узурпировали слово «наследственный» в качестве технического термина, относящегося к вариативности некого свойства, соотносящейся с генетическими различиями внутри вида. Этот смысл отличается от обиходного термина «наследственный» (или генетический), относящегося к свойствам, чья структура или организация заложена генами. Что-то может обычно наследоваться, но показывать нулевую наследуемость, как например, количество ног или структура сознания. Напротив, что-то может не передаваться по наследству, но иметь стопроцентную наследуемость. Представьте себе общество, в котором жрецами становятся только рыжие. Жречество будет в высокой степени «наследуемым», хотя, конечно, не унаследованным ни в каком биологическом смысле. Поэтому людей просто обязаны сбивать с толку такие утверждения, как «наследуемость интеллекта равна 70 %», особенно, если журналы рапортуют одновременно и об этом, и об исследованиях в области работы сознания.

Все заявления о языке, как инстинкте, и о других ментальных модулях — это заявления о том, что общего есть у всех нормальных людей. Они не имеют практически никакого отношения к возможным генетическим различиям между людьми. Одна из причин этого в том, что для ученого, интересующегося работой сложных биологических систем, различия между отдельными личностями так скучны! Вообразите себе, какую зануднейшую науку о языке мы бы получили, если бы вместо попыток понять, как люди складывают слова вместе, чтобы выразить мысли, ученые начали бы придумывать шкалу Коэффициента Языка (Эл Кью) (Language Quotient — LQ)[152] и занялись бы измерением относительных языковых способностей у тысяч людей. С таким же успехом можно спросить о работе легких и услышать, что у некоторых людей легкие лучше, чем у других, или спросить, как компакт-диски воспроизводят звук, и получить в ответ журнал с их классификацией вместо объяснения принципов цифровой записи и работы лазера.