Язык и разум человека

Мы не будем углубляться в описание физиологических механизмов говорения и понимания речи. Но одно нам важно знать: слова, которые мы черпаем из нашей словесной (вербальной) памяти, не хранятся в ней в развернутом виде, со всеми своими звуковыми, грамматическими и семантическими особенностями. Мозг человека устроен экономнее. Еще точно неизвестно, в какой конкретной форме в нем хранятся слова (или, точнее, в каком нервном коде они закодированы), однако уже сейчас ясно, что при говорении сигналы нервного кода пропускаются через сложный механизм развертки, примерно так, как электрический ток пропускается через динамик и преобразуется в слышимую речь — звуковые волны. #68 Лишь тогда получаются слова в привычном их виде. Когда мы строим предложение, то, по-видимому, «одной рукой» орудуем его содержанием, которое возникает в нашем сознании независимо от значений конкретных слов, входящих в предложение (не случайно мы, точно зная, что именно хотим сказать, нередко затрудняемся в выборе подходящих слов!); а «другой рукой» одновременно «черпаем» из вербальной памяти подходящие слова в закодированной форме — своего рода условные значки слов или их «адреса» в вербальной памяти. Принципиально то же происходит и при слуховом восприятии речи, только здесь мы производим не развертывание, а свертывание слов.

Так вот. При чтении тоже происходит свертывание, только свертывается не звуковой образ слова, а его графический образ. Мы читаем не буквами и не сочетаниями букв, а, как правило, целыми словами, тут же переводя их в нервный код. Поэтому звуковой язык и письмо — не оригинал и перевод, а две совершенно равные, сосуществующие в сознании любого грамотного человека знаковые системы.

Рассказ о господине Жи

Для доказательства обратимся к примеру, взятом из китайского языка. Пример привел в своем докладе на конференции по кибернетике, состоявшейся в 1953 г. в Нью-Йорке, живущий в США китайский психолог и лингвист Чжао Юань-жень. Он сочинил небольшой рассказик. Как он выглядит, будучи записан китайскими иероглифами, представлено на рисунке.

А вот его перевод на русский язык: «Поэт из каменного дома господин Жи любил львов и решил съесть десять львов. Этот господин время от времени ходил на рынок, чтобы выбрать львов. Когда он пришел в десять часов на рынок, случилось так, что на рынке появилось десять больших львов. И вот этот господин посмотрел на десять львов и. доверившись силе десяти каменных стрел, заставил десять львов покинуть наш мир. Этот господин подобрал туши львов и направился в каменный дом. Каменный дом был сырой, и он приказал слуге, чтобы тот попытался вытереть насухо каменный дом. После того как каменный дом был вытерт, этот господин стал пытаться съесть туши десяти львов. Когда он ел их, он стал осознавать, что туши этих десяти больших львов были на самом деле тушами десяти больших каменных львов. И он начал понимать, что это в действительности было так. Попытайтесь-ка объяснить, в чем дело».

Можно видеть, что рассказик особыми художественными достоинствами не обладает. Но от него их и не требуется. Во всяком случае, он написан на литературном китайском языке и легко понимается при чтении любым грамотным китайцем.

Однако у него есть одна особенность, которая дает себя знать, как только рассказик начать читать вслух (по-китайски, конечно). Дело в том, что он состоит из одного и того же слога «жи», повторенного подряд 106 раз, правда, с четырьмя разными музыкальными тонами. Поэтому понять рассказик на слух абсолютно невозможно. Перед нами яркий пример относительной независимости письменного текста от его звуковой реализации.

История литературы знает немало интересных случаев, когда такая независимость использовалась для ловкой маскировки истинного содержания произведений:

Гнать и гнать и гнать его!

Цензор этих стихов вслух не читал. А письменный текст его подвел: ведь Строка явственно звучит: «Гнать и гнать Игнатьева!» Игнатьев же был петербургским полицмейстером. В том же стихотворении была строка:

Лупят под лопатку ли...

Т. е. «Лупят подло Паткули» (Паткуль — московский полицмейстер).