Читаем Язык фольклора. Хрестоматия полностью

Не имея в виду исчерпать наблюдений над былинными зачинами, я укажу только на значение, которое они имеют для критики былин и, быть может, для их хронологии и истории сложения. Известный зачин мог принадлежать вначале одной былине или группе былин об одном богатыре. Затем, как мы видели, тот же зачин мог быть усвоен другими былинами, как удобный исходный пункт для слагателя, имевшего в виду обделать в виде былины какой-нибудь новый сюжет… Если мы вспомним при этом, что с известным зачином был связан известный напев и что напев запоминается скорее слов и помнится твёрже, то поймём, какое значение получают зачины при сложении «новых погудок на старый лад» [42].

Помимо нескольких стереотипных зачинов, слагатель новой былины имеет перед собою целую массу старых эпических материалов, годных для новой постройки. Я говорю о давно установившихся описаниях, представляющих ряд передвижных картинок, которые могут быть расходуемы по мере надобности при каждом подходящем случае [42].

…Слагатели имели в своём распоряжении наследованные исстари типические стихотворные места. Такой фонд поэтических формул, выкованных долгим употреблением, существовал уже у слагателей (певцов) самых древних, достижимых нашему анализу, песен, и они усвояли его памятью при тщательном изучении наизусть [47].

Кроме отдельных эпических картинок или поэтических формул, бывших в распоряжении наших слагателей, они располагали и запасом красок, которыми окрашивали отдельные предметы, входившие в описание и рассказ. Я разумею готовый фонд постоянных, искони утвердившихся эпитетов. Собственно говоря, постоянные эпитеты составляют принадлежность вообще языка народных произведений и не относятся специально к языку былин [47–48].

<p>П.В. Шейн</p><p>Великорусе в своих песнях, обрядах, обычаях, верованиях, сказках, легендах и т. п. Т. 1, вып. первый. СПб., 1898</p>

Мне казалось, что чисто народная песня, хотя и не древнего склада, непременно знакомит нас, и очень близко, со многими сторонами быта русского человека, с его верованиями и т. п., и во всяком случае с неисчерпаемым богатством его языка, которым он так творчески умеет пользоваться [V].

С этой стороны, мне сдавалось, собиратель не должен пренебрегать песней, даже не занимательной по содержанию. Он должен непременно внести в своё собрание, если только она отличается некоторыми замечательными особенностями по языку [V].

Местный говор сохранен почти везде. Я говорю почти везде, потому что некоторые из лиц, обязательно доставивших мне песни своей родной местности, не обратили достаточное внимание на это главное требование науки [VI].

<p>М. Сперанский</p><p>Русская устная словесность. М., 1917</p>

…Что касается языка устно-народных произведений (морфологии, отчасти фонетики), то как в виде творчества традиционном, скованном определенной формой речи, он, естественно, будет в общем отличаться от языка обыденной речи носителей этих произведений: если язык этих произведений воспринимает диалектические особенности местности, где поётся или сказывается то или иное произведение, то рядом с этим в них мы найдём (особенно в стихотворных произведениях) ряд особенностей сравнительно с живой речью: это будут отчасти архаизмы языка, иногда восходящие ко времени создания произведения, иногда изменения, обусловленные потребностями формы произведения. Нагляднее это можно представить себе, взявши самый развитой вид творчества – былины – и присмотревшись к языку их сравнительно с нашей литературной речью… [150].

<p>Ф.П. Филин</p><p>Очерк истории русского языка до XIV столетия // Учёные записки ЛГПИ. Т. 27, 1940</p>

Язык народной поэзии был теснейшим образом связан с племенными, позже областными феодальными диалектами, но он не был тождественен диалектной разговорной речи… Широкая распространенность языка эпоса ставила его над диалектными расхождениями, выдвигала его на ступень своеобразного народного речевого койнэ [92],

<p>В.В. Виноградов</p><p>Великий русский язык. М., 1945</p>

Квинт-эссенцией народного языка является словесно-поэтическое творчество народа, фольклор. Устная народная словесность – кристаллизация семантики народного языка. Поэтому народная поэзия нередко рассматривается как воплощение основных тенденций системы народной речи, основных начал народного духа [98].

Л.Н. Толстой считал, что язык, которым говорит народ, есть «лучший поэтический регулятор» [99].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки