Цифры накопленной
Храм преобразился: переливы сменялись все быстрее, быстрее, быстрее, и вот в центре зала зародилась черная точка, расширилась, и я заметил там закручивающиеся рукава тягуче-черной галактики, сходящиеся к центру.
А следом я ощутил присутствие и самого бога — третьего Спящего. Бегемот излучал ауру ужаса — сердце затарабанило, волосы встали дыбом — но вскоре я ощутил его терпеливость и дружескую поддержку. Тиамат отличалась нежностью и почти материнским теплом. Кингу… был воином, свирепым, яростным, нетерпимым к врагам. Он стоял позади меня, его тяжелый взгляд был настолько осязаем, что у меня подогнулись ноги, но я выстоял, начал разворачиваться к нему.
— Время здесь течет иначе. — Голос не гремел, как у Бегемота, напротив, был тихим, вроде бы спокойным, но я ощущал звенящую в нем ярость. — Игры со временем плохо кончаются, но сейчас это нам на руку. Вера копится намного быстрее в твоем присутствии, инициал.
Воздух вокруг меня словно отвердел. Я поворачивался с трудом, словно пространство заржавело и с трудом поддавалось. Наконец все-таки удалось, я увидел третьего Спящего… И пожалел, что поспешил, потому что облик Кингу подавлял, лишал жажды жизни. Он выглядел так, словно в пространстве продавили силуэт воина в шипованных доспехах и через него в наш мир хлынуло черное ничто, поглощающее все самое худшее. От одного вида Кингу мне захотелось убить себя и никогда больше не жить ни в одном из миров.
— Боль, гнев, печаль, отчаяние, тоска… Да, инициал, это то, что я забираю у смертных, — сказал он полушепотом. — Ведь если не мы, то кто?
— Так вот чем ты питаешься, Спящий… — безэмоционально сказал я, хотя говорить не хотелось. — И чем же ты отличаешься от Новых богов?
Жить не хотелось, ведь в чем смысл? Только что я призвал в Дисгардиум что-то настолько страшное и неестественное, что люди будут плевать на мою могилу за то, что я сделал.
— Новые боги питаются этими эмоциями и вместе с ними поглощают душу, — ответил Кингу. — Я же избавляю смертных от грусти, от скверных воспоминаний, дарю им избавление и восстанавливаю желание жить.
— Не понимаю…
Я не мог отвести глаз от него, он словно выпивал из меня эмоции… Но странное дело, космический пылесос Кингу затягивал только плохое, все мои страхи, настоящие и надуманные; переживания за родителей и неродившуюся сестренку; неосознанную, до того подавляемую печаль за друзей, что появилась, когда я понял: в реале случилось что-то плохое; отчаяние от возможной тщетности моих усилий… Все ушло, остались только радость и стремление жить и добиваться целей.
— Теперь ты должен понять, — голос Кингу окреп, стал жестче и требовательнее. — Если бы смертные помнили все плохое, что с ними случилось, мало кто доживал бы до зрелости. Безответная любовь, издевательства сверстников, непонимание и тирания родителей… Смертные испытывают столько боли и горя с момента зарождения в них искры разума, что храни они память о скверном так же отчетливо, как о хорошем… Жизнь казалась бы им хуже смерти.
Я не нашелся, что ответить. Кингу не одаривал людей заемной радостью, как неогуру мотивации или доза наркотика, а просто очищал их от всего плохого. И единственная капля радости в сердце становилась всем, что они чувствуют.