Явление народу

На предпоследнем курсе сыну Марины Васильевны поручили студенческое конструкторское бюро. Уже защитив диплом, получив назначение, он продолжал эту лямку тянуть. А с главной работою у него не заладилось: то ли не уживался с начальством, то ли не нравилось дело, то ли - вместе то и другое. Общеизвестно, что женщины дольше живут. Ковалева объясняла это по-своему: сердце матери - совершенный источник энергии; сердце мужичье -- никудышная печь (не держит тепла, выстывает и быстро "заваливается"). Марина Васильевна безусловно любила Сергея, но - особой любовью: на расстоянии маялась, тосковала, а при встрече расстраивалась. Мысленный образ вблизи разрушался, а живого сыночка - готова была проклинать. Став отцом, он по-прежнему вел себя, как мальчишка, отдавая время и душу общественному бюро. Продолжавшуюся неразбериху с трудоустройством объясняла его неудачной женитьбою. И вообще Марину Васильевну многое раздражало. Вспыхивала по всякому поводу, особенно в очередях, где постоянно казалось, что кто-то намерен ее обойти. Она то и дело допытывалась: "Где вы стоите, гражданочка?", "Вы за кем занимали?", "Куда же вы лезете, молодой человек?". И хотя понимала, что для "сурового времени" очередь - вещь неотъемлемая, выносить эту пытку становилось все тяжелее. С каждым годом быстрее и скомканнее шли дни. Да и то, что еще оставалось кулемать, хорошего не обещало. Иван старел, продолжая пить и толстеть, а добрая Анна Петровна худела день ото дня, становилась все невесомее и безответнее. Брат капризничал покрикивал на жену, а с Мариной Васильевной толковал о политике, строил лихие прогнозы, говорил басовито с великим апломбом... чаще всего ерунду. Марина Васильевна много курила и думала: "В сущности, он - не так глуп, как болтлив". А Сережа все еще нянчился со своим "детским садом", так она называла КБ, хотя регулярно через субботу звонила ему в институт, назначая свидание. Звала без невестки. К приходу его что-нибудь непременно пекла, открывала варенье, а провожая, передавала хороших конфет и ломоть пирога... "для разлучницы". Однажды одновременно с Владимиром заявился Иван за десяткой до пенсии. А, получив что хотел, преисполненный "братского чувства" не спешил уходить. Сережа ушастый, лобастый (копия папочки) прислонился к стене и скрестил на груди тонкокостые руки. - Эх, Серега, Серега! - упрекал Ковалев. - Не жаль тебе матери! Погляди, ить совсем извелась! Растила паршивца, растила - вон какой вымахал, у самого уж дите, а все места себе не найдешь! - Вам что за дело? - невежливо осведомился племянник. - Да вроде бы не чужой я тебе, чтоб так отвечать. Работать, Сереженька, надо. Вот что. - А вам пора бросить пить, - посоветовал Яковлев. - Не стыдно тебе старика попрекать? - обиделся дядя. - Время-то нынче твое. Вот ты инженер. Чем болтаться без дела, взял бы, да что-нибудь предложил! - Предложу! Чтобы пьяниц на пушечный выстрел к работе не подпускали! - Ишь ты шустрый нашелся! - возмутился Иван. - Да пьющий мужик, если знать охота, дает половину "национальной продукции"! - Не продукция это... - возразил молодой, - "национальное бедствие"! Еще полбеды, когда пьяница и дебил, от него народившийся, делают что-то руками. Но если они попадают в КБ, в институты и главки, добиваются степеней и командных высот - это уже катастрофа! - Предлагаешь сухой закон? - любопытствовал дядя. - Лепрозории, как прокаженным! - требовал Яковлев. - И без прав на потомство! - Каторга, значит? - сделал вывод Иван. - И глупо на них рассчитывать! - развивал мысль Володя. - "Сизифов труд" это все, что им можно доверить! - Ну если он такой умный, этот Сизифов, - возражал Ковалев, - пусть ответит, где наберет столько трезвенников, чтобы работали? - Все решит технология! - объявил молодой. - Ты сперва ее заимей, технологию-то! - посоветовал дядя. - Заимеем! Как только инженера перестанут путать с коллежским асессором! Начальник, разучившийся независимо мыслить, пусть точит карандаши подчиненным! - "Независимо мыслить"?! - ухватился за слово Иван. - Слыхал, Марина? Да он у тебя - демагог! - А я полагаю, - сказал племянник, - что высшая безответственность некомпетентность! - Плевал я на то, что ты там полагаешь! - признался Иван. - Конечно, вроде, как есть - поспокойнее, - рассуждал вслух Сережа, однако пружина сжимается. Скоро нечем будем дышать! Марине Васильевне сделалось тошно. - Довольно! - вмешалась она. - Ты, Ваня, иди, ради бога! Мы сами тут разберемся. - То, что ты изверг, известно давно, - говорила она, когда Ковалев удалился. - Но не пойму я, и откуда в тебе это барство? Труд утомителен, но неизбежен. Каждый обязан работать, как бы ни было тяжко! Кто-нибудь откровенно тебе сознавался, что труд - это радость? - Конечно! И первым - отец! - Та встречаешься с Яковлевым!? - мать встала, заходила по комнате, захрустела суставом пальцев. - Я, наверно, должна была это предвидеть. И он тебе говорил, что доволен работой? Хотя спьяну чего не болтают? А ты еще собирался упрятать их всех в лепрозории... - Ты что-то путаешь, мама! Отец никогда не был пьяницей? Кстати, слова дурного он о тебе не позволит сказать! - Знаешь, хватит того, что он исковеркал нам жизнь! Не хочу ничего о нем слышать! Садись. Накрываю на стол.