Однако Луркон сказал также, что если бы на месте Стратоника оказался он или Сальвидиен, то Петина была бы спасена. И относительно себя он не солгал. Но Сальвидиен? В обморок позорный он бы не упал, верно, тут наместник не ошибся. Но решился бы он, безоружный служитель закона, схватиться с обезумевшими от крови зверями? Утвердительный ответ чрезвычайно льстил бы самолюбию, но Сальвидиен был достаточно честен с собой, чтобы усомниться в этом.. Может быть он слишком много времени провел в Архипелага, чтоб оставаться истинным носителем духа Империи, каковым наравне с собой счел его Луркон. Или напротив, Сальвидиен был прав, всегда и во всем руководствуясь доводами рассудка, которые Петина считала скучными и утомительными?
Подобные прения с самим собой могли продолжаться до бесконечности, и желая прекратить их, Сальвидиен двинулся дальше, вдоль борта. Прямо к пролому.
Хотя бы сегодня он посмел ступить туда, где прежде бывали лишь звери, женщины и рабы.
Ступеньки не показались ему такими высокими, какими представлялись ему прежде. Возможно, они были излишне круты лишь для Петины с ее маленькими ногами в изящных туфельках. Все же, спускаясь, Сальвидиен рукой придерживался за стену. наконец, под подошвами сандалий заскрипел песок.
Наверное, это было очень острое ощущение – по своей воле оказаться там, где никогда не должен был находиться свободнорожденный гражданин Империи – разве, что он – или она – совершил преступление, столь страшное и омерзительное, что не достоин был обычной казни.
Может быть, дело было в отсутствии опасности. И точно – все равно, что спуститься на дно пересохшего колодца. Еще говорят, что со дна колодца днем можно увидеть звезды… Сальвидиен закинул голову, но либо те, кто сочинил эту красивую историйку, бесстыдно лгали, либо для того, чтобы увидеть звезды, уровень арены был недостаточно глубок. Ограниченные стенами, глаза слепил круг небесного свода – жадной, поглощающей синевы, не искаженной ни тенью, ни облаком. А стены, отсекавшие пространство, были крайне грубы, даже более грубы, чем это представлялось сверху. Мощные, нетесаные глыбы, словно изъеденные проказой, составляли их. Между камнями виднелись заметные зазоры, и, казалось, стены удерживает лишь их собственная тяжесть. Удивительный контраст остальным постройкам виллы, где торжествовала красота и гармоничность. Правда, Петина как-то упомянула, что арена обязана существованием прежнему владельцу виллы, который увеселял себя кровавыми боями. Сама Петина верила, что в развлечениях подобного рода можно обойтись без крови.
Он двинулся вдоль стены и медленно обошел арену. Как это все случилось? В какой миг собаки бросились на Петину – стоило ли ей ступить на арену, или позже, когда она гладила их по загривкам, насмешливо поглядывая вверх? Сальвидиену не удалось поговорить ни со Стратоником, ни с Салампсо – а других свидетелей трагедии не было. Со Стратоником он мог бы попытаться встретиться, но большого желания не испытывал, и вдобавок предполагал, что Стратоник уклонится если не от встречи, так от неприятного разговора. Но сам адвокат склонен предполагать, что несчастье произошло не сразу. Иначе Петина успела бы убежать. Итак, она спускается, идет по лестнице, подзывая к себе бравронов, смеясь, протягивает к ним руки, и…
Петина с гордостью рассказывала, что собаки перервали горло напавшему на нее грабителю. У Петины также, если верить Полифилу, было прокушено горло.
Отвлекшись, Сальвидиен споткнулся о валун у стены, и пребольно ушиб ногу. Вполголоса выругался. Сел на злосчастный валун, растирая ноющую щиколотку. Скамья для зрителей находилась позади него, почти над головой – чуть правее.
Благие боги! Петина могла приказать хотя бы побелить эти стены, чтоб придать им более ухоженный вид. Но ей, очевидно, нравилось иметь перед глазами, помимо прекрасного, и нечто безобразное. Что там было сказано насчет хорошего и плохого вина? Разумеется, в небольших пропорциях. Она была уверена, что сумеет эти пропорции соблюсти.
В задумчивости Сальвидиен набрал горсть песка, пропустил сквозь пальцы. В ладони остался небольшой плоский камушек. Галька. такими укрепляли выщербины в стене, наверное оттуда камень и выпал… Нет, не совсем гладкий. Повертев камушек в пальцах, Сальвидиен увидел на серой поверхности царапины. Три белых полоски, точно по камню поскребли ножом.
На чем он остановился? Он думал о ранах, нанесенных Петине. Об ее безупречном теле, которое терзали псы. Он прикрыл глаза, и на миг ему показалось, что запах ее благовоний, столь памятный по тому сну, смешавшись с запахом крови, все еще витает над ареной. Он тряхнул головой, и наваждение исчезло. Это все жара…
Луркон был прав, но, следуя его советам, не следует заходить слишком далеко. Обязательно захотелось выяснить причину? «На тех же самых играх один человек сидит в почетной ложе, а другой бьется на арене насмерть», – утверждает старинная пословица. Петина одновременно хотела быть и на арене, и в ложе. Вот и вся причина.