Явка в Копенгагене: Записки нелегала

Страшные годы оккупации пережило украинское село. Здесь, в районе Звенигородки, замкнулось стальное кольцо вокруг корсунь-шевченковской немецкой группировки. Где-то в этих местах немцами была предпринята последняя попытка прорыва из окружения. 17 февраля 1944 года воинами 2-го Украинского фронта немецкая группировка была ликвидирована. Враг потерял более 73 тысяч солдат и офицеров, в том числе 18 500 пленными. Поля и леса были забиты немецкой техникой. В самом центре Катеринополя долгое время стоял подбитый немецкий танк «пантера». Денно и нощно работали подразделения саперов, укомплектованные в основном военнослужащими— выходцами с Кавказа и Средней Азии, недавно выписавшихся из госпиталя, но еще не отправленных на фронт. Они проводили разминирование минных полей, собирали снаряды, мины, гранаты и по ночам подрывали их за кладбищем, у салотопки. Были среди них и танкисты, которые, своими силами отремонтировав два подбитых тапка и самоходку, использовали их в качестве тягачей при удалении с полей подбитой техники. А вечерами собирались девушки на посиделки, и тогда лились ночь напролет над слободками звучные украинские песни.

На плотине, взорванной немцами при отступлении, неустанно трудились двое молодых энтузиастов — Костя и Володя, которые руководили восстановлением электростанции. Им помогали солдаты саперной части. Благодаря их усилиям плотина была вскоре восстановлена, крохотная электростанция заработала, и Катеринополь осветился электрическими огнями. К тому времени, благодаря все тем же неутомимым Косте и Володе, был восстановлен районный радиоузел, в центре установили динамики, и в День Победы толпы жителей собрались под динамиками.

А великолепные репортажи футбольных матчей, проводившиеся спортивным комментатором Вадимом Синявским! Люди часами стояли у динамиков на улице, слушая его торопливый баритон, живо комментируя события, разворачивавшиеся где-то там на футбольных полях. Люди жадно вдыхали мирный воздух, тянулись к музыке, к танцам. В районном клубе даже ставили оперу! Да, оперу! «Наталку Полтавку» Гулак-Артемовского! Был свой духовой оркестр, которым руководил превосходный музыкант Грицько Зинькович.

Шел май 1945 года. Только что закончилась война. Кругом цвели сады, пели соловьи. Затаив дыхание, слушали Сталина. Три дня каникул по случаю Дня Победы! Ура! Но в районе было неспокойно. Однажды в июле отец забежал домой, прихватил свой автомат «ППШ» и побежал к ждавшему его грузовику, в крытом кузове которого сидели милиционеры и партработники с оружием в руках. Банду, на счету которой были два убитых милиционера и председатель колхоза, блокировали в соседнем селе в хате с толстыми глинобитными стенами. Это была та самая банда, которая неделю тому назад, связав сторожа, ограбила универмаг, а на пустой бочке во дворе расставила игрушечные пушечки, нацелив их на райотдел милиции.

Хозяина хаты допрашивали отец и начальник райотдела милиции капитан Ходюк. Подозреваемый все отрицал, но ограбление универмага ему все же пришлось признать.

— Ну и где же ты спрятал награбленное?

— Да там. Несколько рулонов мануфактуры на чердаке. Могу показать.

— Пошли! Иди вперед! И чтобы без шуток!

С оружием в руках полезли на чердак. Хозяин впереди, за ним — Ходюк, затем отец, внизу их подстраховывали сотрудники МГБ и милиционеры. Хозяин шагнул в темноту чердака, за ним — Ходюк, и сразу — грохот выстрелов. Ходюк упал ничком на чердаке, последним усилием ударив бандита по руке, сжимавшей пистолет. Это помешало тому вести прицельный огонь по отцу, которому пулей начисто срезало два пальца левой руки. Падая, отец все же успел дважды выстрелить в бандита. Все выскочили из сеней. Из окон хаты в это время бандиты уже вели огонь из автоматов. Начинала заниматься соломенная крыша, подожженная кем-то из оперативников. Молодой милиционер, по фамилии Рафалович, бывший партизан, подкрался к окну, напоминавшему амбразуру дота, и метнул внутрь одну за другой две лимонки Ф-1. Метровой толщины глинобитные стены хаты содрогнулись, из окон жарко полыхнуло огнем, стрельба прекратилась. Гранаты сделали свое дело. Из хаты вытащили четыре искореженных осколками трупа, пятый бандит был еще жив. Жарко пылала хата, которую никто не тушил. Отцу промыли руку керосином, наскоро перевязали и отвезли в больницу. Трупы бандитов привезли в местечко и бросили в полуподвале разрушенного дома на всеобщее обозрение. Отовсюду стекались обыватели поглазеть на мертвецов. К ночи трупы убрали и отвезли в морг.

К вечеру из больницы привезли отца. Первые две фаланги на безымянном пальце и на мизинце пришлось ампутировать. Мать и бабушка ругали его:

— Ты же прокурор района! Разве твое дело ловить бандитов? Это дело милиции!

— Это дело всех нас! А не только милиции! А мне, старому чекисту, и сам Бог велел воевать с бандитами! Вон Ходюк погиб. Сгорел там на чердаке. Груда пепла да костей да пряжка от ремня — вот все, что от него осталось. Обгоревшая рука все еще сжимала пистолет.