Явка в Копенгагене: Записки нелегала

— Ты что же, не мог ту г хоть немного подремонтировать? — деланно пожурил В. Е. сопровождавшего нас товарища, указывая на оборванные обои в спальне. — Да и ручек на окнах вон нет. Сам, что ли, поотрывал?

Хозяйственник что-то невнятно буркнул в ответ.

— Ну вот, — сказал В. Е. с торжественным выражением лица, — хорошая квартира. А главное— в центре. Отдай им ключи и ордер да помоги оформить прописку.

И вот заветный ордер — розовая моссоветовская бумажка— и связка ключей у нас в руках. Как все просто! И как сложно! Договорившись о встрече, мы расстались.

Прошлись по переулочкам, чтобы ознакомиться с районом, где нам предстояло поселиться. Этот своеобразный и по-своему живописный район, расположенный между двумя историческими площадями — Трубной и Сухаревой (прежде Колхозной), был ограничен Сретенкой, Цветным и Рождественским бульварами и Садовым кольцом. Район этот превосходно описан московским писателем Лазарем Карелиным в его повести «Последний переулок». В самих узких переулочках здесь нет ни единого деревца, но зато много тенистых сквериков и детских площадок, театр Маяковского на Хмелева, две булочных, выпекающих плюшки, лепешки, ватрушки, источавшие окрест дивной аромат. Все дворы— проходные. Можно войти, например, с Рождественского бульвара в один двор и выйти на Сухаревской через другой, пересекая при этом все переулки. В Последнем и Печатниковом переулках размещались пивнушки, торжественно именуемые пивными барами. В сквериках, на детских площадках, на бетонных плитах— всюду сидят мужики с банками, склянками, канистрами, бидонами, пакетами из-под молока, извлеченными из мусорных контейнеров. Они потягивают жиденькое пиво и о чем-то оживленно беседуют, многие закусывают воблой, которая продается тут же из-под полы.

Половина домов здесь выселена, рамы выбиты, и окна зияют темными проемами, как во время войны. Мальчишки хозяйничают на чердаках и в подвалах заброшенных домов, разводят там костры, которые нередко превращаются в пожары. В подвалах обитают бомжи.

Наш переулок упирался в какое-то огромное, только что выстроенное массивное здание, частично напоминавшее театр и занимавшее весь угол Трубной площади. На крыше гудели огромные вентиляторы. Обойдя здание с фасада и подойдя к подъезду, мы прочитали вывеску, где золотыми буквами на красном фоне было написано: «Дом политического просвещения МГК и МК КПСС».

Сдав ордер в ЖЭК и оформив прописку, мы выехали в Н. Нужно было готовиться в переезду.

Старшая дочь очень обрадовалась предстоящему переезду в Москву, младшая же, закончившая к тому времени шестой класс, ужасно переживала, что ей придется расстаться со своим классом, к которому она привыкла и где у нее было много друзей. Ее пугал совершенно незнакомый ей коллектив в чужой школе, в другом городе. «Дайте мне ложку, вилку, кастрюльку и сковородку и оставьте меня здесь. Я не хочу никуда уезжать», — говорила она.

И снова Москва

Наш крутой переулок с давних пор облюбовали киношники, и довольно часто здесь ведутся съемки. Светят юпитеры, ревет дизель, цокают копыта лошадей, идет по улице Валерий Золотухин, который снимается в фильме «Человек с аккордеоном».

Позвали В. E., чтобы он посмотрел, как мы устроились. Он принес нашу старую расписку десятилетней давности о том, что мы впредь обязуемся избегать встреч с иностранцами. Заставил нас расписаться еще по разу, поставив новую дату. «Для порядку, — деловито сказал он. — Документ есть документ».

Стали искать работу. Все оказалось не так просто, как мы это себе представляли. Переводов почти не было. Походил по редакциям, где могли бы пригодиться мои знания языков, побывал в Институте Латинской Америки, принимал меня даже сам С. Микоян. Но везде я получал отказ. Оказывается в Москве в то время был избыток переводчиков, что-то порядка десяти тысяч, включая синхронистов. Хотел было устроиться завхозом в Комитете защиты мира, но там мои биографические данные (исключение из партии и пр.) не понравились, и мне дали от ворот поворот. Тогда я устроился бригадиром в отделе вневедомственной охраны. В мои функции входили контроль и проверка работы вахтеров и сторожей, для чего требовалось поздно вечером посещать обслуживаемые объекты. Зарплата — мизер.

«Веста» обратилась в бюро по трудоустройству.

— А почему вы, собственно, не работали все это время? На что вы существовали? — спросила ее крупногабаритных форм чиновница.

— Мой муж получает военную пенсию. На нее и жили все это время.

— Муж мужем, а сами вот вы не работаете уже почти четыре месяца. Значит, вы тунеядствуете. Принесите справку из домоуправления о том, что вы проживаете на средства мужа, — потребовала она.

В домоуправлении дали идиотскую справку о том, что жена проживает на средства мужа, справку со штампом, печатью и подписью самого начальника ЖЭКа, для чего пришлось потратить полдня. А между тем в Москве в то время насчитывалось около ста тысяч неработающих бездельников.