Явка в Копенгагене: Записки нелегала

В. Е. проводил нас до выхода, предупредив, чтобы 24 ноября в 10 утра мы пришли сюда на заседание парткома, взяв с собой партбилеты, а «Весте» захватить еще и юбилейную медаль «100 лег со дня рождения В. И. Ленина», которой она была награждена во время своего приезда в Москву летом 1970 года.

— Ну и что ты думаешь по поводу всего этого балагана? — спросила «Веста», когда мы очутились на улице. — Как же мы теперь будем жить без партии?

— Лучше быть хорошим сочувствующим, чем фальшивым коммунистом с партбилетом, — отвечал я.

— Дело не в партбилете. Дело в убеждениях. И в деяниях тоже.

Пешком мы дошли до Кропоткинской, пересекли Крымский мост и по Нескучному саду вышли на Ленинский проспект, откуда троллейбусом доехали до нашего дома на Профсоюзной улице. На душе было тяжело.

24 ноября утром мы снова пришли на Лубянку. На этот раз В. Е. провел нас в другой, столь же просторный, отделанный деревом кабинет, принадлежавший секретарю парткома ПГУ.

На этот раз нас пригласили обоих вместе. Нас усадили во главе длинного стола. На противоположном конце восседал секретарь парткома, которого я помнил еще по 101-й школе. Обладая несомненным даром красноречия, он выступал по любому поводу на каждом собрании. Вокруг длинного стола сидели члены парткома: слева — Шеф и его замы, справа — все остальные. Приглашенные — на стульях у стены. Здесь находились также и те, кто бывал у нас на даче в Серебряном бору, включая Б. С., руководившего расследованием.

Б. С. и В. Е. сидели на стульях, стоявших сбоку отдельно от стола, там, где сидели приглашенные. Парторг подозвал Б. С., о чем-то с ним переговорил, после чего Б. С. подошел к В. Е. В. Е. извлек из своей папки какой-то листок с отпечатанным текстом и, перегнувшись через стол, передал документ члену парткома, которому, очевидно, было поручено зачитать текст. Пока Б. С. тянулся через стол, я машинально прочитал фамилии Б. С. и В. E., которые до этого мне были неизвестны, так как, по-видимому, не доверяя нам, свои фамилии они держали в таком большом секрете, что даже на заседании парткома в целях конспирации называли себя лишь по имени-отчеству. Впоследствии В. Е. долго ломал голову, откуда я узнал его фамилию, когда однажды по ней я разыскал его в управлении.

Заседание парткома объявили открытым. Мы с «Вестой» (она сидела слева от меня) знали, что нам предстоит.

Был зачитан текст о результатах служебного дознания, проведенного Б. С. и В. Е. Там были перечислены все наши грехи, самым страшным из которых было высказанное нами подозрение о наличии предателя в нашей среде и отречение от гражданства СССР.

Затем слово взял Шеф (А. И. Лазарев, ныне покойный). Я был о нем высокого мнения, считал его принципиальным и справедливым.

— Мы все должны понимать, — говорил Шеф, — что Мартыновы в течение длительного периода времени — почти полтора года, — имея на руках двух малолетних детей, ежедневно подвергались морально-психологическому воздействию со стороны противника, что в той или иной степени не могло не сказаться на их физическом и психическом состоянии. Да здесь еще и мы добавили, работая с ними почти целый год. Прошу вас все это принять во внимание. Что касается их проступка, то это уже всесторонне обсуждалось на собрании первичной партийной организации, решение которого вам известно. Призываю вас проявить должное понимание проблемы.

Затем выступил зам:

— Дискредитировали честь и достоинство советского офицера, чекиста-разведчика, выдали государственные тайны, парализовали разведывательную работу в Южной Америке, сотрудничали с противником, способствовали выдворению двух наших сотрудников из страны нахождения, отказались от советского гражданства…

— Но ведь они же отказались-то под чужой фамилией! — воскликнул кто-то.

— Да. Они назывались Мартыновыми.[58] Но и эту фамилию им дала советская власть. Так что факт отречения от Родины налицо.

В том же ключе выступили еще несколько присутствующих. Чувствовалось, что, как и на первом собрании, выступавшие были хорошо подготовлены, хотя оперировали данными с подачи В. Е. Весь ход заседания был отработан до мелочей. Выступали в основном тс, кто заранее записался.

И вот, наконец, встал секретарь парткома и произнес блестящую обвинительную речь. Здесь уж он дал волю своему ораторскому искусству. Он сек нас вдоль и поперек, то понижал голос до шепота, то гремел набатом. Мы — предатели, изменники Родины, изгои, отщепенцы, разложившиеся элементы, люди без идеалов, перерожденцы…

— У вас хоть есть какой-нибудь идеал? — остановился он вдруг.

— Есть, — ответил я. — Рудольф Иванович Абель.

Тягостное молчание зависло в помещении. Десятки глаз внимательно рассматривали крышку стола (Абеля к тому времени уже не было в живых).