Явка в Копенгагене: Записки нелегала

— Валяйте, — сказал я. — Чего уж там. А не выпить ли нам для начала за знакомство? (Надо было хоть как-то выиграть время, да и за выпивкой можно узнать кое-что о твоем собеседнике.)

— Я сейчас пойду спрошу, есть ли у них виски. Я и сам бы не прочь. — Его вислый красноватый нос и слегка отвисшие румяные щеки выдавали в нем поклонника Бахуса. Он поднялся, чтобы подойти к двери, но в это время она вдруг резко распахнулась, и мой мордастый следователь, яростно зыркнув на меня большими навыкате глазами, пальцем поманил Пепе. Пепе вышел, закрыв за собой дверь. За дверью слышались возбужденные голоса. Я, конечно, догадывался о причине тревоги и ждал, что будет дальше. Вошел Пепе. Он выглядел несколько обеспокоенным и обескураженным.

— Боюсь, что я буду вынужден вас покинуть, — сказал он несколько смущенно, без улыбки. — Там у них какие-то осложнения. Но мы с вами еще увидимся.

— До свидания, сэр. Сожалею, что наше первое знакомство оказалось столь кратким.

Убрав в свой кейс магнитофон и бумаги, которые он принес с собой, Пепе спешно удалился. Вскоре в комнату ворвался мордастый. Он был вне себя от ярости. Он свирепо размахивал перед моим лицом огромными кулачищами, брызгал слюной и кричал, что я еще у него поплачусь за мои штучки. Что сюда, чего доброго, сейчас явятся террористы и взорвут нас всех ко всем чертям. Что я не ведаю, что творю. В конспиративной квартире царила паника. Они вывели меня в гостиную и снова надели наручники, набросив на руки плащ, и мы быстро пошли по коридору к лифту, который уже был на подходе. Когда вошли в лифт, мордастый размахнулся, чтобы ударить меня в ухо, но сдержался, пообещав снова, что он еще со мной поговорит.

— Зачем вы это сделали?! — спросил другой сотрудник. — Ведь нас всех могли угробить! Вы же знаете, что террористы вездесущи, у них кругом свои люди, в том числе в редакциях газет.

— Не надо преувеличивать, — отвечал я.

Впоследствии я узнал, что те студенты подняли мое послание и отнесли записку в газету, но военный цензор, действовавший при военном режиме, забрал у редактора сообщение и тотчас позвонил в СИДЭ. Рабочий же, поймавший мое послание на крыше, в знак солидарности отдал записку первому попавшемуся полицейскому, и тот вместе с офицером из комисарии пришел на конспиративную квартиру выяснить, в чем тут дело. Да, зря я, наверное, затеял эту кутерьму. Игра моя лопнула. Как это все теперь будет? (Сейчас я думаю, что сглупил. Ведь это мне ничего не дало. Результат — ноль.)

В полном молчании мы спустились в подземный гараж. Меня впихнули в машину и повезли, позабыв даже завязать глаза. Я с удовольствием наблюдал за уличным движением. Через час машина остановилась у какой-то комисарии в Большом Буэнос-Айресе, и меня тотчас препроводили в дежурную часть. Подчеркнуто строгий молодой офицер, видно только что из училища, ввел меня в ярко освещенную комнату, велел раздеться догола, прощупал всю мою одежду. Я молча стоял, поеживаясь от холода. Сквозь приоткрывшуюся дверь просунулась знакомая толстая рожа полицейского, который когда-то служил в комисарии напротив нашего бара.

— A-а, голубчик, попался! — злорадно хихикнул он. — Поделом тебе! Нечего было с нас столько драть за кока-колу! За это тебя и посадили!

— Все хорошие люди рано или поздно попадают в тюрьму, — отвечал я ему.

— Вон отсюда! — рявкнул на него офицер, и дверь захлопнулась. — Молчать! — это уже он на меня.

Меня впихнули в крохотную одиночную камеру. На цементном полу лежал грязный тюфяк. Было темно и смрадно. Пришел человек, назвался врачом. Нагнувшись к зарешеченному окошечку в двери, спросил: — Жалобы есть?

— Нет.

— К вам применялись методы физического или психического воздействия?

— Нет.

— А кто вы будете?

— Русский шпион, говорят.

Он отшатнулся, словно его палкой огрели, ошалело посмотрел на меня, и, повертев пальцем у виска, стремительно ретировался. «Чокнутый какой-то», — услышал я его слова за дверью.

По проходу вдоль камер слонялся плотно сбитый коренастый паренек лет двадцати, с татуировкой на руках. Он прошелся несколько раз мимо моей камеры, с любопытством поглядывая в мою сторону. В руках у него был матэ, которым он угощал заключенных, сидевших, как и я, в одиночках.

— Эй, ты! — позвал он меня, остановившись напротив. — Поди сюда!

Я подошел к окошечку.

— Хочешь матэ? — И он протянул мне баночку с зеленым настоем, который надо было высасывать через трубочку, сделанную из корпуса шариковой ручки. Поборов в себе брезгливость, протер кончик трубочки слюной и полой пиджака, я потянул в себя зеленоватую сладкую теплую жидкость. Страшно хотелось пить. Матэ утолял жажду. Это ведь как зеленый чай.

— На вот тебе кусок хлеба, — сказал он, — до утра ничего не дадут.

— Спасибо, — сказал я, беря хлеб.

— Слушай, — обратился он ко мне шепотом, приблизив вплотную лицо к окошку и сверкая глазами. — Ты и вправду русский шпион или лапшу на уши вешаешь?

— Да не знаю я… Зацапали вот, сам не знаю за что.