Ястреб халифа

– Кочевники называют нас трусами, о повелитель! – Парнишка робко оглянулся на халифа, но Аммар милостиво и ободряюще кивнул – мол, не страшись, за чужие слова не накажу.

– Они говорят, что мы прячемся, как суслики по норам. Но они, мол, нас все равно из нор выгонят, как огонь выгоняет спящих байбаков.

– Как изящно сказано, – усмехнулся Тарик. – Жаль будет, если изысканные цветы джунгарской словесности окажутся навеки утрачены. Хорошо бы пару местных поэтов привезти в аш-Шарийа – в клетке, для развлечения. Согласен, Аммар?

Стоявшие рядом с халифом и нерегилем военачальники вежливо засмеялись – хотя всем было не до смеха. Самийа мог злословить и издеваться сколько его сумеречной душе было угодно, но джунгары почти вдвое превышали ашшаритов числом. Вдвое – это если считать пленных из покоренных племен. Но все равно – вдвое. И тут была не укрепленная неприступная Фейсала, за стенами которой можно было девять лет сидеть в осаде и не истощить припасы. Кругом стелилась враждебная степь, из которой в любой миг могли вынырнуть десятки и десятки тысяч раскосых людей на мохнатых выносливых лошадках.

Послушав выкрики кочевников, Ханид сказал:

– О мой повелитель! Они требуют поединка! Причем не конного, а пешего, на саблях! Требуют, чтобы против их хана вышел самолично северный царь!

– Передай им – пусть их хан попробует сначала одолеть раба из рабов северного царя, подающего ему по утрам полотенце. Все, я пошел, – сообщил Тарик и, не дожидаясь ответа, повернулся, чтобы спрыгнуть с земляной насыпи.

– Это безумие! – рявкнул командующий Правой гвардией Хасан ибн Ахмад. – Повелитель, прикажи, чтобы самийа не покидал лагерь!

– Тарик, стой, – быстро приказал Аммар. – Это уловка. На тебя выскочит конный отряд и либо заарканит и уволочет в ханскую ставку, либо порубит в лагман-лапшу. Тебе нечего делать ни в лагере джунгар, ни в лагмане.

Нерегиль мгновенно развернулся обратно и прошипел:

– Аммар, ты, перед лицом войска запрещаешь мне выйти против какой-то грязной толпы, во главе которой стоит повивальная бабка?!

– Там засада! – никого не стесняясь, заорал в ответ Аммар.

– На западе мне расставляли засады не чета этим! Я дрался с огненными демонами, и мой государь не удерживал меня за рукав с увещаниями: «Осторожно, Тарег, ты можешь обжечься, осторожно, ты можешь удариться»! – взорвался в ответ нерегиль.

– А может, ему как раз следовало это сделать в твой последний выезд? – вдруг тихо спросил Аммар.

Нерегиль, хотевший что-то сказать, судорожно глотнул воздуха и осекся.

А потом все-таки ответил:

– В мой последний выезд я встретился не с засадой, Аммар. Под стены вверенной мне крепости вполне открыто приполз дракон. Впрочем, все это уже совершенно неважно…

И самийа тряхнул головой, словно отгоняя наваждение. А потом поклонился своему повелителю, повернулся, спрыгнул с земляного вала и пошел прочь. Люди шарахались у него с дороги и вопросительно посматривали на халифа.

Дракон. Аммар понял, что получил ответ на вопрос, заданный в населенный ангелами воздух, – мол, с кем же дрался Тарик, что попал сначала в плен, а потом на весы для взвешивания скотины? И еще Аммар понял, глядя в спину удаляющегося нерегиля – тот старался высоко держать голову, и ему это почти удавалось, – что навряд ли у него получится оскорбить самийа сильнее.

Кочевники продолжали крутиться у земляного вала, охаживая плетями бока лошадок и выкрикивая оскорбления. Военачальники стояли, затаив дыхание, и ждали слов своего повелителя.

– Тарик! – решился Аммар.

Нерегиль остановился, но не обернулся.

– Да поможет тебе Всевышний. Иди, принеси мне немытую голову этого наглеца.

Когда пришло время обедать, голова Рабдан-хана уже красовалась на пике у порога Аммарова шатра.

Рассказывали, что многие остались крайне разочарованы зрелищем, поскольку не успели толком ничего увидеть. Только пристроились посмотреть, протолкавшись локтями, как бац – все уже закончилось.

То есть хан подъехал верхом на нестепном высоком жеребце. Здоровенный, грузный, в панцире из крупных бронзовых пластин, в островерхом шлеме со стрелкой-наносником. Тарик стоял, подбоченившись. Рядом с широкоплечим, высоченным даже по ашшаритским меркам степняком он казался мальчишкой, ввязавшимся, на свою голову, во взрослые военные забавы. Рабдан отдал поводья коня ближним нукерам, те отъехали на положенное при поединке расстояние в полполета стрелы. Затем степняк выхватил из ножен саблю. Тарик обнажил свой прямой толайтольский меч.

И тут случилось что-то странное, о чем рассказывают по-разному, и не все сходятся во мнении. Кто-то говорил, что видел, как из левой руки кочевника заструилось что-то подобное черному туману – это среди бела дня-то, туман, да еще и черный! – и змеиной лентой метнулось к нерегилю. А тот крест-накрест свистнул мечом – и туманной змее настал конец. А кто-то говорил, что Рабдан-хан держал в левой руке круглый кожаный щит, какой принят у кочевников, и бросил этот щит самийа под ноги – чтобы ранить острым, обитым заточенной бронзой краем и повалить наземь. А нерегиль прыгнул, как кошка, и перескочил через щит.