Ястреб халифа

Правда, находились такие, что говорили: молодой Ибрахим Ка’им продержался в осаде полгода – дольше чем кто бы то ни было перед лицом заколдованного воина. Всевышний хранит «Идущего правильным путем» – и ныне явленный верующим имам одолеет неверную собаку, сгонит с престола злую ведьму и восстановит в халифате законы шариата. С земледельцев перестанут брать недозволенные налоги и гонять на строительство оросительных каналов и стен замков, вернут землю тем, у кого ее отобрали за долги, повсеместно восстановят веру и справедливость. Тогда все люди станут равны перед лицом Всевышнего, как и говорил Али.

– Велик, велик Всевышний, нет Бога, кроме него, и Али его возлюбленный посланник!.. Велик, велик Всевышний, велик и милостив, и нет Бога, кроме Всевышнего!..

Протяжные возгласы муаззинов с минаретов в крепости сливались с нестройным хором припадающих к молитвенным коврикам паломников у подножия холма – и вступали в тягучую, неспешно-благоговейную перекличку с призывами на молитву, звучавшими в лагере войск Тарика:

– Велик, велик Всевышний, нет Бога, кроме него, и Али его возлюбленный посланник!.. Воистину это так, да склонится перед истиной каждое имя!..

– …Да склонится перед истиной каждое имя!..

Морщась и кривясь, Тарег опустил полог шатра: сторожевые вышки, с которых кричали муаззины, располагались по углам ограды. Довольно далеко от холма, на котором разбили ставку командующего, – но пронзительное завывание ввинчивалось в протестующий разум так, словно кричали над ухом.

– Хочешь попробовать?

Исхак ибн Худайр вольготно развалился на подушках. Он нисколько не похудел, и сейчас его проворные толстые пальцы перебирали на блюде знаменитые макилийские – огромные и мягкие – финики.

– Говорят, в мякоти весу – десять дирхам…

– …а в кости – один дирхем, – рассеянно отозвался нерегиль и вернулся на свое место на ковре. – Скажи мне лучше, почему это я поспешил?

Пожилой ашшарит поскреб седоватую щетину на щеке:

– Ничего бы с ней и с мальчиком не случилось. Братья держали бы их под замком – только и всего. Во всяком случае, пока бы не добились провозглашения титула для Хашайра ибн Умара. А этого бы не произошло… – тонко улыбнулся Исхак ибн Худайр.

Сейчас на нем был самый простой коричневый суконный кафтан и такая же простая шерстяная аба. Грубую накидку не украшали даже полосы, и опального вазира можно было принять за поиздержавшегося в дальней дороге купца.

Ибн Худайр откусил от финика, неспешно прожевал и оглядел закутанного в траурное серое одеяние Тарика. Нерегиль сидел неподвижно, как каменная статуя в развалинах языческого храма. Вазир продолжил:

– Ты спугнул своего побратима. Спугнул Хасана ибн Ахмада. По моему плану, он должен был дойти до столицы, схватиться с братьями и освободить старого аль-Кадира.

– Хасан бы тоже всего лишь держал ее и мальчика под замком? – осведомился Тарик.

– Конечно, – улыбнулся в ответ ибн Худайр. – Их жизни были ключом к фирману с приказом о твоем заточении. Хасан ибн Ахмад не стал бы рисковать… встречей с тобой на поле боя.

– Теперь он ее не опасается, – сухо ответил Тарик.

Ибн Ахмад стоял лагерем недалеко от Нисибина и слал учтивые послания, в которых призывал «друга и брата» принять сторону праведности и присоединиться к сторонникам молодого Ибрахима аль-Кадира, истинного халифа из рода Аббаса.

– Я же говорю – ты его спугнул. Они должны были изрядно потрепать друг друга, – со вздохом проговорил вазир. – Или даже взаимно истребить. И сейчас они бы смирно лежали на родовых кладбищах – или смирно сидели по родовым замкам, зализывая раны. Безо всякого войска.

– А что бы сталось со сторонниками аль-Кадира в Нисибине? – поинтересовался нерегиль.

– То же, что случается со сторонниками тайного имама каждый раз, когда их главное войско рассеивается, – они расходятся по домам. К тому же, – тут ибн Худайр печально вздохнул, – Ибрахим ибн Муса – не полководец. И не государственный муж. Он хороший поэт и музыкант и – как говорят – очень благочестивый молодой человек. И он никогда не желал себе титула халифа. Мало что так тяготило его, как надежды отца. Он бы продолжил сидеть в библиотеке своего замка над древними книгами и поэтическими антологиями.

– Ну а я бы где сидел все это время? – спокойно спросил нерегиль.

– В Алой башне, – твердо ответил вазир и бестрепетно встретил злой, холодный взгляд сумеречника. – Через некоторое время Хасан присягнул бы мальчику, семейство Мусы тоже. Ибн Бакийа остался бы в прежней должности и продолжил тихо воровать из казны. И все бы успокоилось.

Тарик прищурился:

– Это ты хорошо придумал – запереть меня. А потом угрожать всем несогласным: смотри, мол, не присягнешь – спущу самийа. Скажешь, не ты подкинул главному вазиру эту удачную мысль?

– Не забывай – указ стал залогом безопасности госпожи и ее сына! – многозначительно поднял палец ибн Худайр. – К тому же заточенным в башне тебя бы боялись гораздо больше, чем боятся сейчас – когда ты увяз под этим городишком, о Тарик.

– И сколько времени ты предполагал использовать меня в качестве главного пугала?