Яшмовая трость

Его нравоучение было тонким и, конечно, осталось не бесплодным, потому что я воскликнул: «Счастливы те, кто, как Гермоген, благодаря посредничеству сна, встречают себя на жизненном пути, но еще счастливее те, кто никогда с собой не расставался и кому их собственное присутствие заменило целый мир!»

Ночь пришла; лошадь моя ступала по сухим листьям и спотыкалась о пни. Я не знал, как найти выход из леса, и я искал по звездам, между деревьями, путь зари. 

РАССКАЗ ДАМЫ СЕМИ ЗЕРКАЛ

 Жану дe Тинану

Дряхлая старость моего отца длилась годы. Его затылок трясся, плечи его сгорбились. Мало-помалу он совсем согнулся. Его ноги дрожали. Он угасал.

Однако каждый день он выходил один в сад. Его шаги влачились по камешкам площадок, по плитам террас, по гравию дорожек. Его можно было видеть в глубине аллей, крошечного и сморщенного, в ермолке из тонкого сукна и в просторном шелковом плаще на меху, прокалывающего концом своей длинной трости упавший лист, или возле цветников — поднимающего мимоходом стебель какого-нибудь цветка.

Он медленно совершал обход вокруг бассейнов. Там были бассейны четырехугольные с бордюром из розового порфира; круглые, окаймленные яшмой оливкового цвета; также овальные, с каймой из голубоватого мрамора. Самый большой был окружен брешианским мрамором в крапинках, и в нем скользили золотые отсветы линей. Другие бассейны хранили в себе красных сазанов, карпов и странных сине-зеленых рыб.

Однажды отец мой оказался не в силах выйти на свою обычную прогулку. Его посадили в большое кресло рыжей кожи и стали катать перед окном. Колесики скрипели по квадратам мозаики, и старик долго рассматривал обширную перспективу садов и вод. Солнце, алея, заходило над монументальной позолотой ноября. Парк казался неприкосновенным и кратковременным зданием из воды и деревьев. Порою лист падал в один из бассейнов, на песок аллеи, на балюстраду террасы; один из них, влекомый легким ветром, прижал к голому стеклу свое крыло ободранной птицы, и в эту же минуту летучая мышь оцарапала своим угловатым полетом потемневшее небо.

Когда настали сумерки, больной медленно вздохнул. Снаружи, в ближней аллее, слышны были шаги; черный лебедь бил плавниками потемневшую воду бассейна; сорока, стрекоча, слетела с дерева и села, подпрыгивая, на край вазы; собака хрипло выла в конуре. В комнате большой молчаливый шкаф глухо затрещал своим скелетом из черного дерева и слоновой кости, и ремень бича с роговой ручкой, положенного на стул, размотался и свесился до паркета. Из старой груди не вылетало более дыхания; голова склонилась на руки, сложенные на черепаховой табакерке. Отец мой был мертв.

В течение всей зимы я жила в судорожном оцепенении этого траура. Мое одиночество окостенело в молчании и сожалении. Дни текли. Я проводила их в тщательном внимании к этому горестному воспоминанию. Время шло, но ничто не могло рассеять моей мучительней и погребальной грезы. Только приближение весны пробудило меня от самой себя, и я начала замечать, что меня окружали странности, превосходившие то, что мне о них сообщали.

Как если бы присутствие отца внушало вокруг себя живым существам и вещам известное поведение — результаты его исчезновения сразу сказались на окружающем. Все распалось. Невидимые скрепы треснули в каком-то тайном смещении. Самые старинные слуги умерли один за другим. Лошади в конюшнях почти все погибли; старых гончих собак находили застывшими навсегда, с остеклевшими глазами и мордами, спрятанными между мохнатых лап. Замок разрушался; кровли разваливались; фундаменты оседали; деревья в парке валились, загораживая аллеи, обламывая букс; от мороза раскололся камень водоемов; одна статуя упала навзничь, и я очутилась в непривычном одиночестве пустого жилища и разрушенных садов, словно пробудившись после векового сна, как в сказке.

Весна пришла с тихими и ранними ливнями, с сильными ветрами, которые потрясали закрытые окна. Одно из них распахнулось от наружного толчка. Запах земли и цветов проник душным порывом. Окно било крылом, как птица. На стене затрепетала обивка с мифологическими сценами. Фонтаны на гобеленах заколебались, и морщина материи заставила неожиданно улыбнуться тканых нимф и усмехнуться шерстяные лица сатиров. Я медленно дышала и выдыхала всю усталость зимы: моя онемевшая молодость встрепенулась, и я спустилась по лестнице террасы, чтобы пройтись по саду.

Он был чуден в своей весенней силе, и каждый день, час за часом, я присутствовала при расцветании его красоты. Листья густели на верхушках деревьев; золотые плавники линей шевелили поднявшуюся воду бассейнов; голубоватые карпы кружились вокруг позеленевшей бронзовой фигуры, которая в центре извивала в металле стройность своего сладострастного изгиба; жирныймох взбирался по гладким ногам статуй и прятался в тайниках их мраморного тела; растрескавшиеся пьедесталы герм украсились гирляндами, и пустые глаза голов забархатились тенистым взглядом; птицы перелетали с дерева на дерево, и сложное очарование весны слилось в один аккорд с красотою лета.