Ярый Рай (СИ)

Щека болела. Она пылала, пока доктор не приложил к ней компресс, который девушка потеряла почти сразу. И боль пропала, полностью, совсем. Или дело не в Грэгоре? Ярый тоже подходил к Лизе в комнате, тянул к ней руку. Как раз к лицу. А что, если?..

Девушка украдкой посмотрела на отражение Ярого в стекле. Нет. Не может быть. Он не мог сделать так, чтобы боль исчезла, так не может никто. Все дело в компрессе. Или же все дело в том, что девушка медленно сходит сходит с ума, потому что после всего пережитого немудрено не потерять рассудок.

А за окном город закончился, и мимо пролетали скучные пейзажи. Поля, луга. Постепенно стали появляться деревья, вскоре карета свернула с центральной дороги и помчалась прямиком к лесу. Лиза никогда не выбиралась так далеко от дома.

Карета остановилась у ворот. Обычных, деревянных. Доктор распахнул дверцу, выпрыгнул первым и галантно протянул Лизе ладонь. Она проигнорировала ее и вышла сама, посторонилась, пропуская Ярого, осмотрелась. Ни соседей, ни единой живой души поблизости. Не от кого ждать помощи, кричи, не кричи — никто не услышит.

Идеальная тюрьма.

— Добро пожаловать, — доктор толкнул ворота и широким жестом пригласил Лизу войти.

С замирающим сердцем девушка перешла символическую границу, отделяющую ее темницу от остального мира. Заморгала быстро-быстро, ожидая чего-то плохого, жуткого, старого и ветхого. И… ничего страшного не увидела. Наоборот. Совершенно непроизвольно глаза ее округлились от восхищения, потому что более красивого места, чем это, она не видела.

Лиза очутилась в саду. В прекраснейшем саду! Цветы росли везде, вдоль стен дома, стелились по забору, собирались в разномастные клумбы, и только на выложенной плоскими камнями дорожке, ведущей к дому, их не было. Сочные розы покачивались на ветру, синеглазые фиалки подмигивали из травы, над пышными хризантемами порхали бабочки. Цветы, цветы, везде цветы, яркие, и белые, и красные, и желтые, и многие другие. С непривычки от буйства красок и цветных пятен перед глазами зарябило, а воздух, пресыщенный сладким ароматом, вскружил голову. И на фоне окружающей красоты самый обычный бревенчатый дом показался девушке почти дворцом. Залитым солнцем дворцом в два этажа, с потемневшей черепицей на крыше, с добротным деревянным крыльцом, с флюгером на козырьке.

Позади дома виднелись ровные ряды грядок с насаждениями и несколько плодовых деревьев. Участок уходил вдаль и постепенно сливался с лесом, из которого доносилось пение птиц, блеяние козы и стрекот насекомых. И вся картина в целом производила очень жизнерадостное впечатление — пока в сад не вышел Ярый. Здесь, среди цветов, он смотрелся особенно неуместно и чужеродно, и его обезображенный вид быстро вернул девушку в реальность.

— Прошу нас извинить, живем мы скромно, — сказал Грэгор. — Идемте, покажу вам дом.

Девушка нехотя двинулась следом за ним по дорожке, но почти сразу остановилась. Дверь на крыльце отворилась, и в сад вышел еще один человек, а Лизе и в голову не приходило, что в доме живет кто-то еще.

Она замерла на месте, подняла глаза и обомлела.

Глава 4 Четвертый жилец: как заболеть хронической неуклюжестью

В жизни Рональда было много ярких событий.

Первое случилось в возрасте десяти лет, когда надзиратели накалывали ему традиционную татуировку-паутину на лице. И они приметили особенность маленького невольника — глаза необычного синего цвета — и тут же донесли о нем хозяевам.

Хозяева заинтересовались и возжелали лично посмотреть, что за чудо родилось у них на полях. Они с умилением разглядывали Рона, то и дело перебрасываясь восторженными репликами: «Какой светленький!», «Какие глазки!», и решили, что ему всенепременно нужно прислуживать в доме.

Так Рональд переехал в особняк, где качество жизни было несоизмеримо выше, чем в полевых бараках. Ему предоставили кровать в общей комнате, кормили хорошо, усиленно обучали манерам и правилам поведения в доме. Нагружали работой, как и всех детей, черновой: чистить овощи, мыть посуду, драить полы и выносить горшки, выполнять другие мелкие поручения. Перестроиться получилось не сразу. Рон был довольно общительным ребенком, любил возиться с младшими детьми, пока взрослые работали на поле; привык, что на него внимания не обращают вообще, а по новым правилам полагалось молчать, быть все время на виду, безукоризненно себя вести и раскрывать рот только тогда, когда это необходимо, например, чтобы ответить на вопрос, что у него не всегда получалось. Приходилось все время контролировать поведение. Иногда Рон забывался, и после того, как он на кухне долго что-то рассказывал поварам и отвлекал их от работы, его услышал дворецкий.

Показательная порка навсегда отбила желание раскрывать рот тогда, когда не надо.