Первыми из лесу выбежали четыреста стрелков и триста португальских касадоров. Многие из офицеров были верхом, и французы, совершенно не ожидавшие, что неприятель появится из лесу, решили, что их атакует кавалерия. Впечатление это только усилилось, когда из-за деревьев слева от французского фронта вырвались десять орудийных расчетов – в общей сложности восемьдесят лошадей. Перед этим они двигались по проселочной дороге в Чиклану, но, выбравшись на простор, резко развернулись вправо, взметнув пыль и песок. Два ближайших французских батальона, увидев лишь лошадей в пыли, спешно перестроились в каре для отражения кавалерийского наскока. Соскочив с передка, пушкари подняли хоботы лафетов и навели на цель жерла. Лошадей уже выпрягли и отвели под прикрытие сосен.
– Снарядами – заряжай! – крикнул майор Дункан.
Из ящиков выхватили снаряды. Офицеры торопливо обрезали запалы, потому что враг был совсем близко. Теперь растерялись уже французы. Два батальона построились в каре, готовые отражать несуществующую угрозу, остальные медлили, не зная, что делать, и тут британские пушки открыли огонь. Снаряды, оставляя дрожащие хвосты дыма, с воем промчались через триста ярдов пустоши, и Дункан, сидевший на лошади в стороне от батарей, чтобы наблюдать за происходящим, увидел, как людей в синем разметало и в глубине каре грохнули взрывы.
– Хорошо! Хорошо! – прокричал он, и в этот момент рассыпавшиеся редкой цепью британские стрелки и португальские касадоры вступили в дело.
Сухой треск винтовок и мушкетов прокатился над пустошью, и французы, казалось, отшатнулись. Передние шеренги колонн дали ответный залп, но стрелки шли рассеянной цепью и представляли собой слишком мелкие цели для не отличающихся большой точностью мушкетов. Французы же двигались плотным строем, и промахнуться было трудно. Сдвоенные батареи на правом фланге британцев дали второй залп, а когда дым рассеялся, Дункан увидел, что противник подтягивает артиллерию. Он насчитал шесть орудий.
– Картечью – заряжай! Развернуться вправо! – (Пушкари повернули хоботы лафетов, подстраиваясь под новую цель.) – Огонь!
Оправившись от растерянности, французы приходили в себя. Два сбившихся в каре батальона, осознав ошибку, перестраивались в колонны. Адъютанты носились вдоль строя, разнося приказы, гоня вперед, призывая сокрушить, подавить тонкую стрелковую цепь плотным залповым огнем. Снова зазвучали барабаны, отбивая pas de charge и замирая на мгновение, чтобы сотни глоток прокричали: «Vive l’Empereur!» Получилось не сразу, первый клич прозвучал едва слышно, но сержанты и офицеры заорали на солдат, требуя большего усердия, и те отозвались громким, твердым, смелым «Vive l’Empereur!»
– Tirez! – скомандовал офицер, и передние шеренги ударили залпом по португальским касадорам.
– Marchez! En avant!
Пришло время принять потери и раздавить стрелков. Британские пушки перенесли огонь на французскую батарею, так что снаряды и картечь пехоте больше не грозили.
– Vive l’Empereur!
Живые переступили через мертвых и умирающих.
– Tirez!
Еще залп. Четыре тысячи против семи сотен. Французская батарея огрызнулась картечью, и траву словно пригнуло порывом ветра. Шквал металла ударил по британским стрелкам и португальским касадорам и отбросил назад, смятенных, окровавленных. Цепь отступала. Французские мушкеты были слишком близко, да еще с фланга продольным огнем били шесть пушек. Немного полегчало, когда пушкари, не обращая внимания на свистящую вокруг них шрапнель и под прикрытием наступающих колонн, ухватились за канаты и протащили орудия на сотню шагов вперед. Еще залп – и еще больше стрелков рухнули на землю окровавленными тряпичными куклами. Почуяв запах победы, четыре ведущих батальона прибавили шагу. Стрелять на марше неудобно, и некоторые солдаты уже пристегивали штыки. Британские стрелки отбежали почти к самому лесу. Два левофланговых орудия Дункана, видя опасность, развернулись и ударили картечью по ближайшему французскому батальону – передние шеренги повалились, окутанные кровавой пеленой, словно их срезало чудовищным серпом.
А потом на опушке леса стало вдруг тесно. Слева от Уитли появились «Серебряные хвосты». Рядом с ними, чуть дальше, развернулись две приблудные роты колдстримцев. Справа от гвардейцев встали ирландцы Гоуга, половина 67-го и, наконец, возле пушек, две роты «Цветной капусты» 47-го полка.
– Стой! – забегало эхо между деревьями.
– Ждать! – проревел сержант, заметив, что кое-кто уже поднял мушкет. – Ждать приказа!
– Равнение направо! Направо!
Голоса смешались – офицеры отдавали приказы, сидя верхом, сержанты перекрикивали друг друга, солдаты путались и суетились.
– Вы только посмотрите на это, парни! Вы только посмотрите! Какая радость нам с утра! – Майор Хью Гоуг, восседая на гнедом мерине, проехался позади своего 87-го батальона. – Постреляем сегодня, мои милые. Только надо немножко подождать.
Подошедшие батальоны выровняли строй.
– Вперед! Выдвиньтесь вперед! – прокричали адъютанты Уитли, и растянувшаяся двумя шеренгами цепь выступила на пустошь, ближе к стрелкам.