— Этот человек пьян,— объяснил Гальяна Шарпу,— и порочит наших союзников необоснованными обвинениями, а потому остаток ночи проведет в тюрьме, где у него будет время поразмышлять над собственной глупостью.
— Союзников? — Шарп, как и бедняга Чавес, совершенно не понимал, что тут происходит.
— А разве мы не союзники? — сделал большие глаза испанец.
— Вроде бы да,— сказал Шарп,— но иногда я об этом как-то забываю.
— В этом отношении, капитан Шарп, вы похожи на испанцев. Они, как и вы, смущены и растеряны. В Кадисе полным-полно политиков и законников, которые только поощряют такое смятение. Они все время спорят. Должна ли Испания стать республикой или ей следует остаться монархией? Нужны ли нам кортесы, а если нужны, то какие — одно- или двухпалатные? Одни берут за образец Британию, другим больше нравится страна, управляемая Богом и королем. Эти люди спорят и грызутся, хотя, по правде говоря, есть только один достойный обсуждения вопрос.
Теперь Шарп понял — Гальяна играл с ним. Испанец был настоящим союзником.
— И вопрос этот звучит так,— сказал он,— воюет Испания с Францией или нет?
— Вот именно,— кивнул Гальяна.
— И вы полагаете,— осторожно продолжил Шарп,— что Испания должна драться с Наполеоном?
— А вы знаете, что делают французы с моей родиной? Насилуют женщин, убивают детей, оскверняют церкви. Да, я уверен, что мы должны драться с Францией. Я также знаю, что британским солдатам запрещено появляться в Кадисе. Им не разрешается входить в город даже без формы. Мне следовало бы арестовать вас всех. Но ведь вы заблудились?
— Точно, заблудились,— согласился Шарп.
— И просто прятались здесь от дождя?
— Верно.
— В таком случае мой долг проводить вас к посольству.
— Да уж, черт возьми,— облегченно выдохнул Шарп.
Путь к посольству занял полчаса. Ветер немного стих, и дождь растратил силы, когда они подошли наконец к воротам миссии. Гальяна отвел Шарпа в сторонку.
— У меня был приказ,— сказал он, понизив голос,— вести наблюдение за типографией на тот случай, если кто-то попытается ее уничтожить. Полагаю — и думаю,
не ошибаюсь,— что, нарушив приказ, я помог в войне против Франции.
— Не ошибаетесь.
— И еще я полагаю, что за вами должок, капитан Шарп.
— Так оно и есть,— с готовностью подтвердил Шарп.
— Я найду возможность взыскать его. В этом можете не сомневаться. Спокойной ночи, капитан.
— И вам спокойной ночи.
Во дворе посольства было темно, в окнах — ни огонька. Шарп проверил, на месте ли письма, забрал у Слэттери газету и отправился спать.
Глава восьмая
Вид у Генри Уэлсли был усталый, что и неудивительно. Прием в португальском посольстве затянулся за полночь, а уже на рассвете его разбудили сообщением о прибытии в посольство некоей возмущенной делегации. Судя по тому, что делегация прибыла в час, когда город еще только просыпался, дело было крайне срочное. Регентство, управлявшее остатками некогда великой Испании, прислало двух пожилых, одетых в черное дипломатов, которые и сидели сейчас в напряженных позах в гостиной посольства, где потрескивал и дымил специально для них растопленный камин. По одну сторону от письменного стола посланника сидел бледный, явно одевавшийся впопыхах лорд Памфри, по другую стоял переводчик. Когда в комнату вошел Шарп, Уэлсли встретил его без всяких церемоний.
— Один вопрос, капитан.
— Сэр?
— Где вы были прошлой ночью?
— У себя, сэр. Проспал всю ночь,— бесстрастно, тупо глядя перед собой, ответил Шарп. Этому приему он научился еще в бытность свою сержантом и прибегал к нему, когда врал офицерам.— Лег пораньше, сэр. По причине больной головы.— Он дотронулся до повязки. Оба испанца взирали на него с откровенной неприязнью и отвращением. Посольский слуга разбудил его последним, и Шарп успел только одеться. Небритый, усталый, грязный, капитан выглядел здесь явно лишним.
— Значит, вы спали? — спросил Уэлсли.
— Всю ночь, сэр,— подтвердил Шарп, уставившись в некую невидимую точку в дюйме от головы посла.
Переводчик перевел ответ на французский, язык дипломатии. Его вызвали исключительно из-за Шарпа, поскольку все остальные легко изъяснялись на французском. Уэлсли повернулся к испанцам и едва заметно поднял бровь, как бы говоря, что большего от этого человека им не добиться.
— Я задаю эти вопросы потому, капитан,— пояснил посол,— что сегодня ночью в городе случилась трагедия. Сгорела дотла типография. Погибло, к сожалению, все. Никто, к счастью, не пострадал, но все это очень печально.
— Так точно, сэр. Очень печально.
— Владелец газеты, сеньор…— Уэлсли взглянул на листок, который держал в руке.
— Нуньес, ваше превосходительство,— услужливо подсказал лорд Памфри.
— Нуньес… да, Нуньес. Так вот сей господин утверждает, что сделали это некие британцы и что руководил ими некий джентльмен с перевязанной головой.
— Джентльмен, сэр? — переспросил Шарп, давая понять, что его никогда еще не принимали за такового.
— Я употребляю это слово в его широком значении,— резко бросил посол.
— Не знаю, сэр. Я спал,— повторил Шарп тоном тупого служаки.— Ночью, если помните, была гроза. Может, мне и приснилось, но я вроде бы слышал гром.