Ярость отцов

Слева от Голована стояло нечто. Из головы – головы ли? – этого иномирца торчало здоровенное фиолетовое перо. За спиной – спиной ли? – высилась кривая ржавая труба, из которой неуверенно курился дымок. Рук – рук ли? – у иномирца было четыре. Одна заканчивалась вовсе не кистью с пальцами, а специально, как мне показалось, затупленным обломком меча. Вторая была… ложкой, которая вполне могла бы быть половником. Наконечник третьей извивался набором щупалец. А четвёртую кто-то так тщательно перебинтовал, что её назначение осталось для меня загадкой. Каких-либо половых признаков, спецсредств защиты от радиации или хотя бы одежды на иномирце не наблюдалось. Звуков Перо – а как ещё его назвать? – не издавал, а движения его мой переводчик отказывался воспринимать как связанную речь.

По соседству с Пером чуть покачивался иномирец, весь в серых пластинках, стальных таких накладках, на руках и ногах почему-то покрытых жёлто-чёрными полосами. Из-за полос я сразу окрестил его Зеброй, и потому, когда он отчётливо заржал, ничуть не удивился. Куда больше меня смутили голые ступни иномирца – с посиневшими пальцами и грязными ногтями. Маникюр у него тоже не отличался аккуратностью. Голову Зебры венчал совершенно прозрачный шлем, так что всякий желающий мог в подробностях рассмотреть неровный, будто вмятый, череп без волос, с выпуклыми оранжевыми глазами и с дыхательной маской на нижней части лица.

Пока я рассматривал этих двух индивидов, Голован терпеливо объяснял, что не воспользоваться гостеприимством лагеря для лиц, сосланных путниками, нам никак нельзя. Это попросту вредно для нашего здоровья, уверял он, особо напирая на то, что частенько вновь прибывшие тайно покидают расположение лагеря, но девять беглецов из десяти возвращались в течение недели, половина остальных – через две. Только ничтожный процент находил себе место на просторах сектора. В лагере проще выжить. Сюда путники регулярно высылают провиант, новые скафы, чистую воду, оборудование, необходимое для поддержания в порядке систем жизнеобеспечения бараков. Ничего этого нет и быть не может в покинутых разрушенных городах, населённых всяческими агрессивными тварями-бионоидами… Из его рассказа я понял, что, как и мы, зэки не попадали сразу в бионоидный сектор, что их через предыдущие техно и биосектор сопровождали проводники-метаморфы, а потом бросали у самого портала, доверив самим себе. Поэтому у порталов постоянно дежурят мобильные группы, которым доверено спасать новичков.

Он бы ещё кашлял и кашлял, но мне хотелось кое-что уточнить:

– А что же произошла с нами? Кто была та женщина, что нас пленила?

Патрик развил тему:

– И почему ваша мобильная группа выменяла нас у неё на… на всякое нужное?

Вместо Голована ответил другой иномирец. Если бы колобок из сказки сильно поправился, – центнера эдак на три – стал бы одноглазым да обзавёлся хитиновой бронёй, из редких отверстий в которой обильно сопливело бы розовым, то он выглядел бы в точности как это существо.

Так вот насчёт ответа – на розовой слизи вздулся пузырь, звонко лопнул, вследствие чего переводчик радостно сообщил мне: «Превед, кровавчег!» На всякий случай я решил к товарищу Колобку тылом не разворачиваться. Пузыри по всему ему хитину принялись надувать и лопаться, из чего мы узнали, что женщина – вольница, что она сама по себе, и что она подлая торговка. А ещё из его монолога я понял, что на каждого зэка, зарегистрированного в лагере, путники выделяют определённое количество материальных благ и жранины. Но самоназначенное начальство тюряги перераспределяет пайки по собственному усмотрению – так, чтобы не поровну, но возник излишек, более нужный начальству, чем остальным.

«Вот почему, – смекнул я, – мы понадобились живыми. Местные сидельцы посчитали нас за зэков и потому уверены, что путники будут присылать для нас много вкусного. Они собираются нас зарегистрировать, а потом отобрать паёк…»

Вот только их незатейливая афёра может обернуться катастрофой. Ведь мы тут по собственному желанию, а не для того, чтобы отмотать от звонка до звонка по суду и следствию захватчиков.

– А что, если мы откажемся? – прямо спросил я у местных авторитетов.

Голован скрестил руки на груди и лишь разок отрывисто кашлянул. Переводчик его возмущение распознать не смог.

Осёл, топтавшийся сзади, грубо ткнул мне стволом в поясницу.

Колобок надул всеми своими дырочками пузыри из слизи и одновременно хлопнул их.