Ярость и страсть

— Человек, которому принадлежит эта трубка, уже мёртв.

Холодные, липкие муравьи поползли от этих слов по моей спине. Комок подступил к горлу, и только тихий всхлип вырвался наружу:

— Не может быть…

— Может. Но если он ещё жив, то ему светят большие неприятности. Очень большие. Я поняла это по тому, что у него очень холодная аура. Такая бывает обычно у мёртвых или у тех, кто вот-вот отойдёт в мир иной. Он не умрёт своей смертью, а погибнет в самое ближайшее время от рук своих врагов. То, чем он в данное время занимается, загонит его в могилу. Жизни в нем осталось на день, от силы два — не больше. Его карма не обрывается, но на ней стоит жирный крест. Значит, он мог бы жить, если бы не делал того, что делает. Ему нужно срочно бросать свою работу. Срочно — значит прямо в это мгновение, потому что в следующее в него уже может влететь пуля или воткнуться нож.

— Так он ещё жив или нет? — дрожащим голосом спросила Валентина.

— Не знаю. Не уверена. Может быть. Но вряд ли. Впрочем, это ничего не меняет. Как я уже сказала, его полностью затянуло это дело, и ему уже не выбраться живым — так я вижу, а вижу я то, что мне показывают духи, которые все знают наперёд. Если даже он и жив, то это ненадолго, поверьте.

Меня прошиб ледяной пот. У Валентины на лбу выступила испарина. Нам обоим стало очень плохо. Сознание отказывалось верить колдунье, а та, как из рога изобилия, неумолимо и беспощадно бросала и бросала в нас слова:

— Я только несколько раз в жизни видела такую явственную ауру смерти, как у вашего Родиона. Он обречён, это ясно как день. Спасти его уже невозможно. Единственное, что можно сделать, это похоронить по-христиански, чтобы неудовлетворённый дух его не метался по земле, а с миром улетел на небеса.

— Неужели это нельзя предотвратить? — севшим голосом спросила я.

— Как же ты предотвратишь то, что начертано судьбой, глупая? Дела Господа нам неподвластны.

— А я ведь чувствовала, чувствовала, — всхлипнула Валентина, поражение глядя в одну точку, — что с ним что-то случилось. Господи, я не переживу этого…

— А если он ещё жив и мы его увидим, то что нам делать? — спросила я, из последних сил сохраняя присутствие духа.

— Что делать? — Меланья остановилась напротив нас. — Попрощайтесь. Только так, чтобы он не заметил. Зачем омрачать человеку последние мгновения жизни. Пусть отойдёт в неведении. Он ведь так или иначе погибнет, а вы, чего доброго, ляпнете что-нибудь — беде не поможете и человеку настроение испортите. Я ведь вести о смерти вообще не имею права вслух произносить. Это я только для Валентины, по старой дружбе делаю. К тому же не самому обречённому говорю, а опосредованно. Так что не подведите меня, не проболтайтесь, а то ещё хуже сделаете. Поняли?

Мы тупо кивнули. Она снова заходила по комнате.

— Запомните: нет такой силы, которая способна снять кармический крест. Если он появился у человека, то исчезнет уже только вместе с ним самим, то есть когда сбудется предначертание и этого человека не станет. Мне больно об этом говорить вам, но вы сами пришли, а моя душа открыта для друзей. Я могла бы вам наврать с три короба, но Родиона это все равно бы не спасло: чему быть, того не миновать. А так хоть попрощаетесь с ещё живым — такая возможность не у всех бывает. Не расстраивайтесь сильно, все там будем. — Она вздохнула, подошла к секретеру в стенке, открыла его, достала бутылку коньяка, три рюмки и поставила все это на столик.

— Ну, давайте тяпнем за упокой, что ли? Мы, уже не соображая, что делаем, молча тяпнули по рюмке, не чокаясь, помянув светлую душу обречённого раба Божьего Родиона, и не успели поставить рюмки на место, как в дверь громко позвонили.

— Ой, клиенты пришли! — возвестила Меланья, засуетившись и убирая бутылку. — Все, подружки, пока. Потом расскажете, как все случилось. Не знаю, смогу ли на похороны прийти, но цветы пришлю обязательно…

Она выпроводила нас в прихожую, открыла дверь и только что не выпихнула на площадку, где уже стоял улыбающийся клиент — цветущий рослый красавец лет двадцати. Бедняга ещё не знал, что его ждёт…

* * *

В полном молчании мы доехали до офиса, вышли из машины и, боясь взглянуть друг другу в глаза, вошли в башню, открыв её своим ключом. Дверь кабинета была распахнута настежь. Родион сидел за своим столом и хмуро рассматривал нашу записку. Увидев его непривычно бледное лицо, я сразу поняла, что предсказание Меланьи — чистая правда. То, что он был ещё жив, являлось, очевидно, простой случайностью. Смерть должна была настичь его с минуты на минуту. Услышав шум, он поднял глаза, криво усмехнулся и уже почти безжизненным, как мне показалось, голосом проговорил:

— Мария, зайди ко мне… Пожалуйста. Мы с Валентиной переглянулись, у неё в глазах мелькнули слезы, а я пошла к боссу в кабинет, чувствуя слабость в ногах и комок в горле.