Ярость ацтека

И сейчас я вовсе не считал себя незадачливым носителем шпор или же сыном индейской шлюхи, но воспринимал себя совершенно иначе, ибо осознавал: отнюдь не принадлежность к гачупинос делала меня первейшим кабальеро в Гуанахуато. О мужчине судят не по крови, а по его деяниям. Через кровь и пламя я обрел возрождение: то была моя собственная Реконкиста.

Гачупинос не правы, утверждая, будто сама атмосфера колонии делает нас ниже тех, кто родился в Испании. Напротив, воздух, который мы вдыхаем, и земля, по которой мы ступаем, дают нам силы и способности никак не меньшие, чем всем прочим, обретающимся под солнцем. Падре, к великой досаде гачупинос, доказал это, сначала мирным путем – изделия ремесленников-ацтеков ничуть не уступали вышедшим из рук испанских мастеров, а потом и на поле боя, когда необученные, плохо вооруженные повстанцы бесстрашно бросались на мушкеты и пушки во имя свободы.

Ночь стояла темная, но порой из-за туч пробивался лунный свет, и в одно из таких мгновений я приметил, что креолы закрывают лица. Масок они, правда, не носили, но глубоко надвинули на лбы шляпы, а снизу обвязали физиономии шейными платками.

Я уставился на эшафот, мимо которого прогромыхала повозка, и по спине моей пробежала дрожь. До чего же странно... Меня везли на казнь, однако виселицы остались позади. И почему эти люди прячут лица? Ведь все равно очевидно, что они забрали меня из темницы, дабы предать смерти: это явствует из их мрачного молчания.

И тут в очередном проблеске лунного света я приметил на рукаве креола вышитую эмблему. Крест с горизонтальным мечом, украшенный маленьким крестом и короной. Hermanos del sangre, Братство Крови. Сообщество испанцев, которые самостоятельно, без санкции властей, объединились для того, чтобы поддерживать порядок и карать лиходеев, прежде всего bandidos. Пожалуй, этим людям правильнее было бы назвать себя Братством Смерти, ибо «суд» их был весьма скор и вершился в основном по обочинам дорог. Впрочем, дороги Новой Испании просто кишели разбойниками, так что существование братства являлось неизбежным злом, вызванным к жизни неспособностью вице-короля обеспечить элементарную безопасность. Можно сказать, hermanos выполняли его обязанности, правда, с жесткостью, которая, пожалуй, заставила бы поморщиться даже самого Венегаса.

Когда мы поднялись к холму у развилки дороги на Чиуауа, я вдруг понял, зачем они забрали меня из тюрьмы. Вовсе не для того, чтобы расстрелять или повесить. Внезапно открывшаяся страшная правда поразила меня, словно гром среди ясного неба. Расстрел или даже повешение являлись, можно сказать, почетными казнями, которых удостаивали бунтовщиков и заурядных преступников, но я-то, на взгляд hermanos, был далеко не обычным злодеем. Я был разбойником-ацтеком, убившим благородную испанскую маркизу. Всякий кабальеро в первую очередь с гордостью именовал себя защитником женщин, разумеется, женщин той же крови и того же сословия, что и он сам. Я же нарушил самую страшную заповедь: позволил себе любить – и убить! – женщину, принадлежавшую к их кругу. Поэтому hermanos придумали для меня не обычную казнь, а такую, которая должна была стать предупреждением для всех ацтеков и метисов страны: не прикасайтесь к нашим женщинам, иначе вам придется заплатить страшную цену.

Они собрались распять меня на кресте!

Я громко расхохотался, чем несказанно удивил возницу, остановившего повозку у подножия холма, и продолжал смеяться, когда меня вытащили из клетки. Мои конвоиры явно пребывали в недоумении.

А ведь все мои несчастья произошли из-за Изабеллы. Мое падение началось в Гуанахуато, после того как я поругался с Бруто, который был против того, чтобы я женился на ней. Из-за любви к этой женщине я был изгнан из Мехико и снова превратился в разбойника. И вот теперь, даже из могилы, Изабелла смогла дотянуться своими когтями до моей души.

– Она настоящее исчадие ада, сам дьявол в женском обличье! – закричал я. – Я казнил ее за убийство моей amiga! Эта тварь убила собственного мужа!

Hermanos не понимали смысла моих слов, да их это и не заботило. Сами креолы даже не прикоснулись ко мне, их подручные затащили меня на вершину холма, где с меня сорвали одежду и стянули сапоги.

Затем к стволу дерева прибили поперечный брус, развели в стороны мои руки и привязали меня к этой крестовине. Один из пеонов стоял поблизости с молотком и гвоздями.

Креол выступил вперед и начал зачитывать перечень моих преступлений. Некоторые из них соответствовали действительности, иные оказались вымыслом, но глубокое впечатление на меня произвел лишь один пункт: палачи мои не были уверены в том, являюсь я чистокровным ацтеком или же метисом. Эти слова, которые они использовали, чтобы презрительно именовать нас, уроженцев Нового Света, все еще звучали у меня в голове, когда пеон, державший в руке гвозди, подошел, чтобы приступить к своим обязанностям.

Я встретился взглядом с человеком, которому предстояло пригвоздить меня к кресту.