Ярость ацтека

Надо же, сначала градоначальник, потом главный чин юстиции! С чего бы это местным чиновникам торопиться к постели моего умирающего дядюшки? И уж тем более странно, что меня, единственного его родича, у которого он, между прочим, служил управляющим, туда не пускают. Между тем если и есть в этом доме действительно важная персона, так это я, Хуан де Завала, а вовсе не дядюшка Бруто. Его смерть не сулит городу особых перемен: умер один управляющий, найму другого.

Я решил напомнить этим невоспитанным глупцам, что они имеют дело не с мальчишкой, а с гачупино, причем с одним из богатейших людей в Гуанахуато.

Когда я вошел, вся эта компания – доктор, священник, градоначальник и коррехидор – толпилась в прихожей. Они словно по команде обернулись и уставились на меня, как мне показалось, с некоторым ужасом.

– Бруто де Завала мертв, – возгласил сеньор Луис де Вилль, наш алькальд. – И сейчас он пребывает в руках Всевышнего.

«Или El Diablo», – подумал я.

И тут алькальд вдруг схватил меня за руку и потащил из комнаты.

– Мне надо поговорить с вами наедине.

Я последовал за ним на кухню, где сеньор де Вилль уставился на меня так странно, словно увидел впервые.

– Хуан, я знаю вас с детства, – начал он.

– Верно, – согласился я.

– Так вот, перед кончиной Бруто пожелал поговорить со всеми нами и рассказал удивительные вещи.

– Вот как. Плохие новости? – осведомился я. – Надо думать, дядюшка признался, что дурно управлял моими делами. Насколько все плохо? Неужели я разорен?

– Нет... – Алькальд отвел глаза в сторону. – Тут совсем другое...

– Да в чем дело? Ну же, говорите!

– Вы не Хуан де Завала.

8

Это нелепое заявление поневоле вызвало у меня смех.

– Ну что ж, если я не Хуан де Завала, то и вы не дон Луис де Вилль, не алькальд Гуанахуато.

– Вы не понимаете! – Градоначальник чуть было не сорвался на крик. – Вы не тот, кем себя считаете!

Я покачал головой.

– Стало быть, вы утверждаете, что я – это уже и не я? Как вы себя чувствуете, сеньор алькальд?

– Нет, я не так объяснил. Вы – это, конечно, вы, но... вы не Завала. Бруто сперва признался в совершенном грехе священнику, а потом попросил нас выслушать его исповедь на смертном ложе.

– Что еще за исповедь?

– Более двадцати лет тому назад Антонио де Завала и его жена...

– Мои мать и отец, – вставил я.

– Брат Бруто и его невестка высадились в порту Веракрус вместе со своим маленьким сыном Хуаном. Бруто тоже их сопровождал. До Халапы они не добрались: все трое подхватили страшную болезнь – желтую лихорадку, именуемую в здешних краях vomito negro, и умерли.

– Мои родители действительно умерли. Но я, как видите, жив.

– Антонио де Завала, его жена Мария и маленький сын скончались.

– Что за вздор вы городите? Я сын Антонио и Марии. Вы хотите сказать, что у меня был брат?

– У них был только один ребенок: Хуан де Завала, который умер в возрасте одного года одновременно со своими родителями.

– Тогда кто же такой, по-вашему, я?

Мой собеседник ответил не сразу – он долго смотрел мне в глаза, а когда наконец заговорил, мне показалось, будто меня наотмашь ударили по лицу.

– Сын шлюхи.

9

Я бесцельно бродил по улицам Гуанахуато, даже не сознавая, куда меня ведут ноги. Близилась ночь. Я брел в тумане, и слова алькальда снова и снова звучали у меня в голове.

«Подменыш» – вот как он меня назвал.

Un niño cambiado por otro. Ребенок, которым подменили другого.

Как выяснилось, Бруто пересек океан не только ради удовольствия сопровождать брата и невестку, то есть тех мужчину и женщину, которых я всю жизнь считал своими родителями. Его привлекала лицензия, которую Антонио получил от короля: он рассчитывал, примазавшись к родичам, сколотить себе состояние.

Поэтому смерть брата и его семьи означала для Бруто крах всех его надежд: сам-то он не имел никаких прав на лицензию. Поэтому ловкач придумал выход: купил младенца примерно того же возраста, что и умерший годовалый Хуан, и выдал его за своего племянника.

Я не Хуан де Завала, сказал им Бруто, а всего-навсего отпрыск шлюхи.

Выходит, я никакой не гачупино – кабальеро, рожденный в Испании, благородный носитель шпор, а ацтек, жалкое отродье проститутки, еще худшая шваль, чем последний уличный lépero.

«Бруто не знал, к какому народу принадлежал твой отец», – так сказал мне алькальд.

Что за бессмыслица! Разумеется, я Хуан де Завала. Кем же я еще могу быть? Мало ли что скажет в бреду умирающий! Разве можно допустить, чтобы из-за этого человек перестал быть самим собой?!

– Это месть! – выкрикнул я в ночь.

Ну конечно, дядюшка все придумал. Иначе и быть не может. Бруто испугался, что я сам захочу управлять своим состоянием, а он останется не у дел.

Но почему власти приняли на веру ничем не подтвержденные слова Бруто? Увы, оказывается, у них нашлись и доказательства.

– Взгляни на этот портрет, если хочешь узнать правду, – заявил мне алькальд.