Ярость ацтека

– Подарен мне одним владельцем гасиенды. Лошадь постоянно сбрасывала беднягу, и он почел за благо от нее избавиться. Согласен, такой скакун не слишком подходит для монаха, но мы, как вы знаете, живем на пожертвования.

– Наверное, владелец гасиенды подарил вам и эти сапоги? – лукаво поинтересовалась моя спутница.

– Конечно, бедный человек вроде меня не в состоянии позволить себе столь дорогую обувь. Обычно мы носим сандалии.

Я остановился и в упор посмотрел на освещенное лунным светом лицо Марины.

– Вы удовлетворены моими ответами, сеньорита?

– У меня есть еще один.

– S'i?

– Почему вы так странно смотрите на женщин? Ну совсем как мужчины-миряне. Разве члены вашего ордена не связаны обетом целомудрия?

– У нас это не обязательно. В каждом ордене свои порядки.

– Но разве члены вашего братства не должны стремиться к чему-то большему, чем простое плотское вожделение?

Я вздохнул.

– Вообще-то я вступил в орден недавно, не то что брат Алано, который, как мне порой кажется, родился в монашеских одеяниях. Можете считать меня обманщиком, ибо я пришел в братство не по духовному призванию... Должен признаться, что меня привела туда любовная история.

Для подкрепления своих слов я взял Марину за руку и прижал ее горячую ладонь к своей груди.

– Я был влюблен в женщину, чья семья занимала в обществе значительно более высокое положение, чем моя, и когда ее родные узнали, что она отвечает на мои чувства, то потребовали немедленно прекратить отношения. Моя возлюбленная с негодованием отказалась, и тогда ко мне подослали наемных убийц, а ее посадили под замок, и отец заявил ей, что я погиб. К несчастью, бедняжка поверила этой гнусной лжи и... и тогда... – Я замолчал, сделав вид, будто не в силах продолжить.

– Но, сеньор... – Мой рассказ не оставил Марину равнодушной. – Надеюсь, она не?..

Я кивнул.

– Увы, дитя мое... Бедная девушка не смогла жить без меня. И вонзила себе кинжал прямо в сердце. И что мне после этого оставалось делать? Выбор был невелик: я мог вступить в братство... или присоединиться к ней. Но теперь, когда я увидел вас, мне захотелось сбросить эти монашеские одеяния, опять стать мужчиной и вновь познать вкус женских губ.

Я привлек Марину к себе, твердо вознамерившись поцеловать.

– Сеньорита, мое бедное сердце...

И внезапно услышал:

– Брат Хуан, мне нужно поговорить с тобой!

Я чуть было не выпрыгнул из монашеской рясы. Это был Лизарди.

– Не сейчас! – рявкнул я.

Марина отстранилась от меня.

– Я должна идти, – поспешно сказала она и убежала, а я схватил Лизарди за горло, в гневе воскликнув:

– Ты, жалкий книжный червь, мне давно следовало придушить тебя! – Затем я отпихнул его и уже более спокойно поинтересовался: – Ну, что стряслось?

– Хуан, ты же убил дона Айалу!

– Да ничего подобного!

Откровенно говоря, уверенности в этом у меня не было. Я запихнул тонкую серебряную трубку прямехонько в его пенис, наказав таким образом этого негодяя за оскорбление Диего, Марины и моей матери. При этом он страшно вопил. Неужели и правда умер?

– А ты уверен, что владелец гасиенды мертв?

– Я заглянул в комнату дона Айалы и внимательно рассмотрел его при свете свечи. Он и впрямь лежал на кровати неподвижно, словно покойник. Не слышно было ни храпа, ни сопенья, ни стонов – вообще ничего.

– Но ведь ты сам говорил, – обратился я к Лизарди, – что та штуковина, которую я запихнул в него, служит для того, чтобы прочищать член...

– И ты, самоуверенный болван, решил, что сумеешь это сделать? Видимо, что-то пошло не так. Возможно, бедняга истек кровью или умер от страшной боли. В любом случае он лежит сейчас мертвый, а эта страшная трубка до сих пор торчит у него... оттуда.

Я почесал подбородок.

– !Аy de m'i! Вечно ты попадаешь во всякие истории, amigo.

– Я? – изумился Лизарди. – Но ведь это ты во всем виноват!

– Ладно, не будем спорить. Лучше подумаем, как нам теперь быть. Если мы уедем сейчас, посреди ночи, наш отъезд вызовет подозрения. Мы не можем уехать, не разбудив конюхов и не поставив в известность падре. Давай смоемся рано утром, на рассвете. Скажем, что нам, дескать, нужно срочно отправляться в путь, и к тому времени, когда обнаружат, что дон Айала умер, мы будем уже далеко.

– А что, если это вдруг выяснится раньше?

– Ну, тоже ничего страшного. Разве это первый больной, которого доктора не сумели вылечить? Мы осмотрим тело и скажем, что у бедняги остановилось сердце. Печально, конечно, но на все воля Господня. Когда приедет его вдова, мы будем стоять на коленях рядом с телом и молиться, открывая душе усопшего путь на Небеса.

– Да ты сумасшедший. И как это меня угораздило с тобой связаться? И не смей впутывать меня в свои грязные делишки...

Я схватил Лизарди за шиворот, вытащил кинжал и сунул ему между ног.

– А теперь слушай меня внимательно, amigo. Если только вздумаешь донести на меня властям, твои глазенки выклюют грифы.

25