Ярославль. Сорок тысяч слов о любви

Она всё же придерживала его за руку, когда он поднимался с асфальта. Годунов доковылял до стены магазина и присел на подоконник – низкие окна тут с незапамятных времён служили витринами. Девушка села рядом, достала из рюкзака маленький термос, отвинтила крышку и осторожно наполнила её чаем. От чая поднимался пар, подсвеченный первыми лучами. Улица была почти пустой, только дворники синхронно махали мётлами вдали, да сзади, на Первомайской, урчал электродвигателем троллейбус. Годунов ещё не верил своему счастью.

– Годунов.

– Романова.

Годунов улыбнулся. Девушка, сначала недоверчиво смотревшая на него, вдруг начала подсмеиваться. Он хлебнул чая и спросил:

– А имя? Марфа?

– Лиза. Ты что, историк?

– Да… Ты ведь тоже.

Лиза кивнула. Годунов хлебнул ещё.

– А я тебя помню. Ты тот нахал, который влез в мою экскурсию.

– Встреча становится судьбоносной.

– Ты пей, пей, у тебя руки дрожат.

Годунов взглянул на руки – они, действительно, подрагивали. От Лизы словно шло излучение, в волнах которого всё было не так, как обычно. Вот, пожалуй, главное, что почувствовал тогда Годунов.

– От холода.

– Или голода?

– Если честно, очень хочется есть.

– Гастроном ещё закрыт. Но у меня есть два бутерброда с колбасой. Будешь?

– Давай.

Лиза достала бутерброд, завернутый в газету, и подала Годунову.

– А ты?

– Прямо здесь?

– Тебе стыдно завтракать с дворником?

– Нет. Просто никогда не ела бутерброды на улице Кирова.

– Всё когда-нибудь бывает в первый раз.

Лиза достала и второй бутерброд. Годунов куснул и зажевал с наслаждением, запивая чаем.

– Что слушаешь? – Годунов кивнул на наушники на шее девушки. На ремне джинсов висел кассетный плеер.

– Гребенщиков.

– О! Какой альбом?

– «Равноденствие».

– Неужели? И будь я проклят, если это мираж!

– Тебе тоже нравится?

– У меня есть все альбомы. Один мой одноклассник – музыкант, играет в группе. И сегодня у них концерт. В «Казармах». Есть две контрамарки. Не хочешь послушать?

– Не знала, что в Ярославле есть музыканты. Это рок?

– Ещё какой! Может, даже и покруче «Аквариума».

– Сегодня вечером я свободна. И ты расскажешь мне про ярославскую музыку?

Годунов понял, как ему, наконец, повезло.

– Конечно! Я почти всех знаю. Это угол Свободы и Победы. Казармы рядом с трамвайным депо. Там, где башня со звездой. Давай у башни, в семь часов.

– Хорошо. Мне, кстати, нужно на пару.

– А мне надо доделать работу.

– Как себя чувствуешь?

– Благодаря тебе – отлично. Придёшь?

– Приду, – Лиза встала, подхватила рюкзак и пошла в сторону Знаменской башни.

Годунов заворожённо смотрел на колышущиеся волосы, а когда девушка свернула у гастронома, вскочил с подоконника и принялся отчаянно крутить в воздухе метлой.

– Ша-олинь, Шаолинь! – разнёсся протяжный крик над улицей Кирова.

Выжженная земля

Чтобы найти дом, Годунову не нужно было сидеть над картами, разглядывать старые фотографии или бродить по улицам. Он делал это тысячи раз, изучил город так, что мог мысленно летать над ним, приближаясь или удаляясь. Он видел Ярославль двойным зрением – и то, что есть, и то, что было раньше.

Очевидно: дом, о котором говорила Вера, построен в начале двадцатого века. Названные детали указывали на модерн. Изразцовая плитка и решётки с травяным узором на крышах были самой верной его приметой. Таких домов в городе осталось немного. Найти несложно, труднее проникнуть на чердак и обнаружить тайник. Не говоря о том, что это мог уже сделать кто-то другой.

Под описание подходили два здания. Одно – особняк купца Вахрамеева на улице Собинова. До недавнего времени там располагалась туберкулёзная больница. Второе – дом купца Романова на нынешней улице Пушкина, тот всё ещё оставался жилым.

Вера и Годунов встретились на Мукомольном, повернули на Собинова и остановились перед вахрамеевским домом – самым странным среди уцелевших современников. Построенный буквой «Г», короткой частью фасада он загибался вглубь квартала. На углу башенка с крышей, похожей на шляпу магистра. Верх башни украшало панно из цветной плитки. По краю крыши шла чугунная решётка.

– Знаешь, что за узор на решётке? – спросил Годунов.

– Нет. Похоже на взбесившиеся макароны.

Годунов скривился.

– А вот тут ирония неуместна.

– Да ладно тебе. Расскажи, ну пожалуйста, – заюлила Вера.

– Это греческие буквы. Альфа и Омега. Начало и конец.

Двор был завален строительным мусором. Изнутри сквозь приоткрытую дверь доносилось пение дрели. Годунов вошёл, Вера последовала за ним в коридор со сбитой штукатуркой. На стенах обнажился старинный красный кирпич, а пол скрывал слой грязи. Из коридора они попали в холл, где в тумане из пыли и дыма курили трое усталых ремонтников. На пару они взглянули равнодушно.

– Мужики, на чердак ход где? – спросил Годунов.

– Направо дверь, потом по лестнице, там налево и ещё раз вверх, – отозвался один.

– Спасибо.

– Не булькает!

– Булькнет! – Годунов подмигнул, а рабочие заржали.

Они вышли из холла, свернули на лестницу и поднялись на второй этаж.

– Так просто? – шепнула Вера.

– Повезло, – пожал плечами Годунов. – Дверь ещё может быть закрыта.