Ярослав Мудрый

Из почитаемых деревьев — дуба, сосны, березы и липы — Прошка выбирает сосну. Она самая благодатная для избы. Но когда дерево рубят, оно плачет от боли, а посему Прошка начинает истолковывать сосне, что он не выродок, скуки ради замахнувшийся топором. Он снимает перед древом шапку, кланяется ему земным поклоном и принимается рассказывать о нужде, заставившей покуситься на его зеленую жизнь, а после кладет сосне угощение — кусочек хлеба, дабы древесная душа выбежала из ствола полакомиться и не ощущала лишних мучений.

И это еще не всё. Вырубку можно начинать только в новолуние, ибо это не давало появиться в бревнах червям древоточцам. Ни в коем случае нельзя приниматься за постройку при ущербной, «старой» луне: убыль или прибыль луны могла прямо сказаться на благосостоянии дома и семьи.[127]

Но мало, однако, свалить дерево и перетащить к месту постройки. Допрежь надо тщательно осмотреть приготовленное бревно: нет ли в нем какого-нибудь опасного изъяна, к примеру «пасынка» — сучка, идущего из глубины, при выпадении коего остается скошенное отверстие. Подобное бревно в срубе вызовет скорую смерть хозяина дома.

И всё-то делал Прошка топором, хотя у него была и двуручная лучковая пила, коей можно вдвое быстрее свалить дерево. Но Прошка — истинный плотник, кой ведает, что топор, рассекая бревно, уплотняет и сплющивает ткань древесины. Срез, сделанный топором, блестящий и гладкий, в него с трудом проникает вода. А вот «лучок» разлохмачивает древесные волокна и делает их легкой добычей гнили. Не случайно все славянские плотники так упорно предпочитали топор, применяя его даже для выделки досок, кои назывались «тесом».

Вернувшись из леса, Прошка, во что бы то ни стало, старался тщательно вымыться. А лучше всего надо было очистить себя банным паром, чтобы души деревьев «потеряли след» и не разыскали обидчика.

И вот, наконец, все добрые бревна перетащены к месту постройки избы. Но и тут потылицу поскребешь. Удачно ли место? Приглядев участок для избы, Прошка приносил с четырех разных сторон по камешку (причем нес под шапкой на голове) и раскладывал их на избранном месте, примечая будущие углы. Сам же становился в центр перекрестья — в центр Вселенной, на место Мирового Древа — и, обнажив голову, молился, причем с непременным обращением и помощью к умершим предкам.

Через три дня Прошка приходил смотреть камешки: если они оказывались не потревоженными, значит, можно было строиться, но закладывать избу можно было не во всяк день. Прошка, как и другие славяне, избегал закладывать дом в понедельник, среду и пятницу. Несчастливым днем считалось и воскресенье. Насчет субботы бытовало стойкое убеждение: начав что-либо делать в субботу, так и будешь заниматься этим исключительно по субботам. А вот к хорошим, «легким» дням издревле относили вторник и четверг. Четверг считался днем Бога Грозы — Перуна. Славяне верили, что дом, начатый в четверг, пребудет как бы под особым покровительством Перуна, а значит, живущие в нем могут не опасаться грозы.

Входил в избу Прошка, соблюдая древний обряд. Прежде всего, он вносил в избу Домового — душу избы, покровителя строения и живущих в нем людей. Сам же Домовой рождался из душ деревьев, срубленных и использованных для постройки, и устраивался жить в подполе под печью. По нраву своему Домовой — рачительный домохозяин, вечный хлопотун, зачастую ворчливый, но в глубине души, маленький и морщинистый старичок, заботливый и добрый. Прошка, Устинья и Березиня старались поддерживать с Домовым хорошие отношения, не забывали обратиться к «дедушке-суседушке» с ласковым словом, оставить немного вкусной пищи. И тогда Домовой платил добром за добро: ухаживал за скотиной, помогал содержать дом в порядке, предупреждал о грозящем несчастье. Мог разбудить ночью: «Вставай, хозяин, пожар!» — и точно, тлеют рассыпанные угли, вот-вот полыхнет…

Знал Прошка как испытать и безопасность жилья. На первую ночь он закрывал в избе кота с кошкой, на вторую — петуха с курицей, на третью — поросенка, на четвертую — козу, на пятую — корову, на шестую — лошадь. И только на седьмую ночь в избу решался заходить сам Прошка — и то лишь в том случае, если все животные наутро оставались живы и здоровы. Иначе — хоть перекладывай избу, не то жизни не будет.[128]

Всё предусмотрел Прошка и срубил не только добрую избу с непременным коньком на кровле, но и пристройку — сени около сажени шириной; в сенях можно хранить разные пожитки, что-нибудь мастерить в непогоду, а летом — спать. Срубил и колодезь с журавлем, и баню и даже «задок».[129]

Огнище расчистил под пашню. Тяжкое это дело! Зимой подсечь дерева (в морозы куда легче рубить сонное, мертвое дерево, и богами дозволено, если оно идет в огонь), вершины и сучья свалить на не корчеванные пни, дабы их выжечь. Огонь хоть и прожорлив, но в земле ему ходу нет. Бери тяжелый топор и вырубай коренья. Но подчистую всё не выкорчуешь.