Ярослав Галан

— Не пропадать же докладу. Прочтешь его здесь. А иначе кому-нибудь из нас пришлось бы специально готовить такое сообщение. Праздник должен быть отмечен достойно!..

«Администрация тюрьмы приняла заранее ряд жестоких мер, чтобы избежать демонстрации узников в Октябрьский праздник, — вспоминает М. Вовк. — Наиболее опасные узники были переведены в одиночки».

Но празднование годовщины Октября все же состоялось.

Обманув тюремщиков, Галан прочел заключенным доклад о Советской Конституции.

Да, многому, порой неожиданному и страшному, учили Галана панские тюрьмы. Чего стоит хотя бы увиденное им в «Бригидках». Воспоминание о случившемся Галан пронесет через всю жизнь:

«Осенью 1937 года во двор Львовской тюрьмы „Бригидки“ надзиратель каждое утро выводил молодую белокурую девушку. Из окна нашей камеры можно было видеть, как девушка быстрым шагом ходила по кругу, в центре которого стоял надзиратель. Прогулка продолжалась ровно тридцать минут; потом надзиратель звенел ключами, и девушка замедленным сразу шагом, манерно покачивая бедрами, возвращалась в свою камеру.

Мы не знали, кто она и за что ее сюда посадили, но, по обычаю заключенных, сочувствовали ей и втихомолку вздыхали о ее сиротской доле, о ее утраченной юности.

И вот однажды утром мы услышали в окнах нижней камеры пронзительный свист и крики: „Убийца!“ Все мы бросились к окнам. Свист нарастал, перебрасываясь из камеры в камеру. Надзиратель грозил заключенным кулаком, что-то кричал, но никто не обращал на это внимания. Девушка ходила по кругу быстрым, энергичным шагом, глаза ее теперь смотрели в землю, а судорожно сжатые губы стянули ее лицо в гримасу не то ужаса, не то ненависти.

Убедившись, что его угрожающие жесты не действуют, надзиратель махнул рукой и увел заключенную.

В тот же день мы узнали, в чем дело. Светловолосое воплощение молодости оказалось инициатором и участником зверского убийства крестьянина-коммуниста. (Провокаторша навела националистов на его след. — В.В., А.Е.) Ворвавшись в хату, националистические убийцы на глазах малых детей замучили свою жертву, к тому же еще издевались над трупом. Фашистский зверь — на этот раз в лице девятнадцатилетней блондинки — показал свои когти. Впоследствии, во время гитлеровской оккупации, на этих когтях ни на минуту не высыхала человеческая кровь».

Провокаторша была из организации украинских националистов.

Не найдя достаточно улик, полиция была вынуждена освободить Галана «под надзор полиции» с обязательством «не выезжать из города Львова».

Писатель зарабатывает на жизнь переводами немецких романов на польский язык. Под псевдонимом Мирон Яро в 1938 году во львовском польском издательстве «Мысль» выходит его повесть «Горы дымят».

Иногда удавалось устроиться статистом на киносъемках. Но чаще всего Галан не имел никакой работы. Так продолжалось до тех пор, пока Советская Армия не освободила Западную Украину…

Легенда о Божене Шрамек, или два Львова

И легенды во Львове тоже были страшные. Одну из них Галан записал:

«Среди старожилов Львова ходила легенда о синеокой девушке Божене Шрамек, которую в памятный июнь 1902 года застрелили на улице гусары. Застрелили несмотря на то, что Божена играла на скрипке, играла так, что бравые австрийские офицеры останавливались, бывало, под ее окном и слушали — не могли наслушаться мелодии, возникавшей из-под ее нежных пальцев. В конце концов один из них искренне полюбил Божену и так долго вздыхал под окном очаровательной скрипачки, пока та не отблагодарила его за сердце сердцем.

А потом — в самую весну их пламенной любви — Божена встретилась с глазу на глаз со своим любимым на Стрелецкой площади, когда по камням реками текла кровь порубанных саблями рабочих. И наверное, два сердца были в груди Божены, потому что, когда она увидела, как под копытами поручикова коня гибнет шестилетняя девочка, она подняла с мостовой брошенный кем-то револьвер и выстрелила в высокий лоб своему Гезе. Сделав это, бросилась бежать. Долго гнался огромный гусар за девушкой по улицам старого города, и только под воротами дома Божены догнала скрипачку пуля. В минуту ее смерти такая тишина настала в городе, что даже чириканья воробьев не было слышно.

С того дня, говорят люди, начала сохнуть львовская песня, а в груди оперных певцов оборвались струны. Вместе с Боженой Шрамек умерла легенда о Львове — второй Вене, городе песен и музыки.

И когда через несколько лет старенький профессор консерватории выступил со скрипичным концертом Бетховена и, закончив рондо, увидел перед собой десяток-два тупых лиц с сонными глазами, он быстрыми шагами направился домой и лег в кровать, чтобы больше не подняться…»

Жизнь была страшнее легенд.

…В семь часов утра 1 сентября 1939 года разорвалась первая бомба на Главном вокзале Львова, а вторая рассекла дом на углу Короткой и Перацкого. В ночь на 2 сентября все жители Львова уже сидели в подвалах, дрожа от страха. Вокруг рвались бомбы. Город знал: через несколько дней по улицам его пройдут танки гитлеровцев. Казалось, ждать помощи было неоткуда.