Ярое Око (фрагменты)

– Кто они?! – Джэбэ схватился за джунгарский меч, ощутив в горле першащее удушье. Мгновенным распахнувшимся от ужаса сознанием он понял случившееся – их взяли в клещи! Но как? Почему?! О, боги!.. – Кто они?! – в приступе ярости, срываясь на крик, взорвался Стрела. – Урусы?! Но откуда?!

– Это не могут быть урусы. – Голос Субэдэя прозвучал решительно и твердо. Он продолжал неподвижно восседать на шкурах, и ни один мускул не дрогнул на его перекошенном шрамом лице.

...Но Джэбэ точно не слышал. Хищно закусив губу, вцепившись в ножны и рукоять так, что побелели казанки пальцев, он напряженно всматривался в даль. «Нет... не может быть! Нет!..» – стучало в висках. Крепко сжав челюсти, он насилу принудил себя оставаться на месте. Стыд перед седым багатуром был больше страха.

– Быть может, это кипчаки? Бешеные псы Котяна? Но когда? Когда успели они?!

– Это не кипчаки. Сядь! Не позорь свою славу, нойон! – Суровый взор старика заставил Джэбэ вновь усесться на войлоки. – В ратном деле все важно, – хрипло выдохнул Субэдэй. – Но главное – духом окрепнуть. Когда воин падает духом...

– То и конь его не может скакать! – нетерпеливо и зло вспыхнул бойницами глаз Джэбэ. – Зачем ты мне повторяешь то, что знает с колыбели каждый монгол?! Пусть лучше твое звериное чутье подскажет, кто они?

– Сходи, познакомься, – не оборачиваясь, усмехнулся углами рта багатур. – Нет, это не кипчаки, сын мой... Но кто б они ни были... мы сразимся с ними! Сегодня хороший день умереть.

Барс с Отгрызенной Лапой рассмеялся, точно знал, что смерть в этот час испугалась его и укрылась в пойме реки.

...Больше никто не проронил ни слова. Все три тумена были построены. Все тридцать тысяч монгольских мечей были готовы к битве и ждали сигнала. Тишину нарушал лишь нарастающий дробный гул да тревожное позвякивание серебряных бубенцов на ордынском бунчуке.

Между тем туча пыли, поначалу едва заметная, сливающаяся с дымчатым сумеречьем горизонта, постепенно разрасталась, пухла, пока не превратилась наконец в сплошную клубящуюся тьму.

Схватка по всему была неизбежна. Зловещие цепи пыли, покачиваясь и дрожа, жадово поглотили еще недавно видневшиеся гребни холмов и, хлынув в долину, напрямик покатились к сторожевому кургану орды.

...Напряжение достигло зенита. Лица воинов лоснились от пота. Тревога всадников передалась и их коням.

Джэбэ почувствовал, как рванулось и замерло сердце в его груди. Он вновь ощутил во рту полынную горечь, и ему внезапно показалось, что степь живая... и тяжко ей под грузом неизмеримой, движущейся по ее груди силы. Чудилось, что в прерывистом вздошье колеблется твердь... и что где-то в глубинах, под неподъемными толщами Матери-земли бьется и задыхается неведомая жизнь.

* * *

И вдруг... непроглядная тьма задержала свой ход. Сквозь черную паранджу пыли зыбко появилась отделившаяся от железной лавы группа всадников. В руках их были длинные копья, на которых развевались конские хвосты...

Мрачные лица воинов Субэдэя и Джэбэ настороженно просветлели. Из тридцати тысяч глоток вырвался вздох облегчения.

Перевели дух и на вершине кургана. Тень догадки пауком пробежала по лицам вождей.

– Ой-е! Похоже, это посланники Потрясателя Вселенной...

Субэдэй подал знак подскакавшему к часовым тысячнику Линьхэ. Сотня всадников помчалась навстречу приближающемуся отряду. Точно брошенные в цель копья, неслись кони. Мерцали за спинами окружья щитов; сабли и мечи сверкали в руках воинов, как молнии. Оскаленные морды коней сошлись ноздря к ноздре, едва не сшиблись грудью. Но вдруг застыли на месте, будто высеченные из камня, а всадники радостными завываниями огласили набухший ожиданием воздух:

– Хай-хай-хай-хай-хай-хай-хай!!

– Ойе! Доброй дороги карающим мечам Тохучара-нойона!

– Уо! Доброй дороги и вам!

Съехавшиеся, приложив ладони к сердцу, обменялись поклонами и, вперемежку прокрутившись на месте, в водовороте грив и хвостов, погнали коней к сторожевому кургану орды, где их уже встречал оглушительный плеск ладоней, визг боевых рожков и приветственный рев опустивших оружие туменов.

* * *

...Устройство лагеря Субэдэя и Джэбэ точь-в-точь, как гипсовый слепок, повторяло порядок устройства лагеря Коренной Орды. Так же вокруг верховной высоты растянулись дозорами закованные в броню тургауды-телохранители; их зоркие глаза день и ночь наблюдали, чтобы ни одно живое существо не приближалось к юрте Совета.

Лишь те немногие, кто имел особые золотые пластинки – пайцзы – с чеканом оскаленной головы тигра, могли миновать стрелы и копья, мечи и секиры заграждений, чтобы достичь кургана с пятихвостым бунчуком.

Так же, как в стане великого Чингиз-хана: «поодаль, в степи, широким кругом рассыпались черные татарские юрты и рыжие шерстяные тангутские шатры. Так же, как у “Властелина Мира”, у Субэдэя был свой личный курень, – стан тысячи избранных телохранителей – всадников на черных конях. В эту охрану, как было заведено, входили только сыновья знатнейших ханов и беков; из них Субэдэй, с согласия Самого, выбирал наиболее сметливых и преданных и назначал предводителями отрядов»[107].