Ярмарка теней

— Да, в таком роде.

— А старые бросать не стоит. Когда я был у вас в Москве, они показались мне очень перспективными. Я даже кое-что сделал в этой области. Но об этом потом…

…Напоенная светом синева слепила глаза. Крыши домов пылали, словно подожженные. Двое худеньких мальчишек выкладывались в свисте, метались по жестяной крыше. Жирные голуби лениво хлопали крыльями и не хотели садиться. Они были самодовольны, глупы и не внимали призывам своих хозяев.

На реке ревели сирены пароходов и барж. В открытом окне сидел полицейский в подтяжках и пил пиво. Рядом с ним внутри форменного кепи стояла вторая банка.

Второв чувствовал, как под нейлоновой рубашкой его спина и грудь покрываются каплями пота.

Солнце жгло. Мир вокруг сверкал, шумел и тихо кружился.

Сверху, с балкона, донеслось приятное мелодичное пение. Девушка сушила волосы и пела. У нее был звонкий, чуть металлический голосок.

Кроуфорд схватил спутника за руку и прижал его к стене. Над их головами лопнуло стекло, и на улицу полетели осколки. Дверь парадного в двух шагах от них хлопнула, и на улицу выскочил человек. Он ошалело тряс головой, яростно рассыпая проклятия.

Они видели, как на перекрестке он пристал к девушке. Та взвизгнула и бросилась бежать. Он догнал и вырвал у нее сумочку. Девушка заплакала. Второв рванулся, но Кроуфорд остановил его.

— Только смотреть, — хмуро сказал он.

Пьяный бросил сумочку и пошел прочь. Девушка ползала по асфальту, собирая свое имущество.

Второв чувствовал себя как в латах. Рубаха намокла, высохла, намокла, высохла и стала звенеть, как бронзовые доспехи.

В баре, куда они зашли выпить пива, драка была в разгаре. Двое молодцов утюжили бильярдными киями третьего, который закрывал голову грязными руками. Из разбитых пальцев сочилась кровь. Кроуфорд и Второв проглотили пиво и выскочили из бара.

Внезапно, перекрывая все звуки, раздался новый, особенный звук. Как будто где-то совсем рядом разорвали новехонькую полотняную простыню. Потом еще. И еще. Простыни драли со знанием дела. Но Второв уже понял, что это выстрелы.

Шелестящая волна, точно гонимый ветром осенний лист, поднялась выше человеческого роста и, упав, разбилась на слова и восклицания:

— Где? Где?.. Да там, у склада! У склада в порту, вам говорят… Убили, убили, убили… Дочь нашего лавочника, этого надутого итальянца. Не знаете, что ли, нашего синьора?! Бедная девочка, такая скромница, не в пример… За что же ее?.. Да не ее, а его!.. Простите, о ком вы? О том, о ее знакомом… Три раза стрельнула, один попала — и наповал! Как начала стрелять, он бросился бежать… Обманул, говорят, обещал, и того… Приличные родители, единственный сын… Наследнички руки потирают… Линчевать ее!.. Господи, убили такого парня! За что?.. Любовь, ничего не попишешь… Хотела застрелиться, не дали… Засудят, оправдают… засудят…

— Я думаю, что уже сегодня можно совершенно точно описать состояние этой девушки в терминах молекулярной биологии, — сказал Кроуфорд.

— Не думаю. Это остается задачей науки будущего. Но вряд ли люди перестанут страдать, даже зная основы молекулярной биологии. — Второв широко раскрытыми глазами смотрел на толпу, из центра которой несся высокий, спотыкающийся голос:

— Пустите меня! Пустите меня! Дайте мне умереть! Умереть!..

— Ну, теперь пойдем к машине! — сказал Кроуфорд…

Через час езды они подъехали к большому дому около реки. Дом был великолепен. Он напоминал черепаху с ребристым гребнем поперек панциря. Это было классическое детище эпохи Фрэнка Ллойда Райта. Впрочем, дешевый модерн и здесь вмешался. Одна стена дома, обвитая плющом, была не то из необожженной глины, не то саманная. Металлические ворота, выполненные из ржавых обрезков жести, напоминали лоскутное одеяло, вывешенное для просушки. В «лице» этого дома и его окружения скрестили шпаги сороковые и шестидесятые годы двадцатого века. И те и другие были представлены утрированно рекламными экспонатами. Чувствовалось, что сороковые годы не собираются сдавать свои позиции. Возможно, у них на это было больше прав. Гараж был отделан под грот, впрочем, двери в нем были автоматические.

— Это очень богатые люди, — сказал Кроуфорд, когда они вступили под своды гостиной, напоминавшей аэровокзал.

Их встретили возгласы:

— Смотри, кто приехал! Смотри, кто к нам пожаловал! Наконец-то Джон вырвался из своего гнездышка и прилетел в наше! Не правда ли, это мило с его стороны? Ах, какой он славный!

К ним устремилась седовласая чета.

— Мой друг из Европы, — отрекомендовал Кроуфорд своего спутника.

Второв благодарно взглянул на него: он не любил с ходу отвечать на дурацкие вопросы о Советском Союзе. Все же ему пришлось сразу же согласиться, что Америка великая страна и американцы великий народ. После этого они пили джин, а хозяева рассказывали, какие нововведения были проделаны в их доме с тех пор, как Кроуфорд здесь был последний раз. Очевидно, Джон здесь не был несколько десятилетий, потому что нововведений оказалась бездна. Второв налегал на сухой джин и считал его лучшим украшением дома. Хозяева были подчеркнуто нежны друг с другом:

— Родной…

— Дорогая!

— Милый!!