Яркий Миг

Радовал тот факт, что здесь не было холодно. Здание участка хорошо отапливалось, и, не смотря на то, что на улице температура опустилась почти до ноля, в наших камерах было, если не сказать комфортно, то, во всяком случае, достаточно тепло, чтобы не подхватить простуду или воспаление легких.

Мы с Тессой перекидывались парой фраз, однако содержательного диалога больше не выходило. Слишком подавлены были мы оба, слишком потеряны в мыслях о будущем, которое не сулило ничего хорошего.

Помощники шерифа принесли нам ужин, состоящий все из той же похлебки, и забрали подносы с обедом, на которых и у меня, и у Тессы тарелка с дурно пахнущей жижей осталась нетронутой.

– Смотри-ка, Генри, наши подопечные, видать, не голодны. А может, им просто не нравится наш фирменный супец? Может, они привыкли к изысканной кухне? Ну, ничего, ничего. Утром за вами приедут из Мистрейда. Поглядите, какие харчи вам подадут в городской тюрьме. Скажу по секрету, друзья, не стоит вам рассчитывать на свининку в меду.

Полицейские удалились, но все же оставили нам в качестве источника света единственную масляную лампу у самой двери. От ее дрожащего света по подвалу поползли длинные тени, отбрасываемые решетками.

– Знаешь, – проговорила Тесса. – Пусть мы и хотели бы оказаться сейчас, где угодно в другом месте, я все же рада, что нахожусь здесь не одна, а в твоем обществе. Признаюсь честно, хоть я и не из пугливых, сейчас мне тут не по себе. Но твое присутствие немного успокаивает. Сидеть одной в этом подвале мне было бы совсем худо.

– Рад, что хоть кому–то могу принести пользу, – безрадостно проговорил я в ответ.

Несмотря на сильный голод, от которого громко урчало у меня в животе, я так и не смог притронуться к этой похлебке, и снова предпочел ограничить свой рацион только водой и ломтиком хлеба. Тесса поступила так же.

Прошло еще какое-то время. По моим прикидкам уже должно было перевалить за тринадцатый час, однако возможно, мне это только казалось, ведь время в заточении ползет как улитка, и вполне возможно, что еще не было и десяти.

В тишине наших казематов вдруг раздался щелчок, глухой и тихий, но различимый. Следом за ним стальная дверь медленно отворилась, и на пороге я увидел мужчину в сером плаще, среднего роста, пожилого, с зачесанными назад седыми волосами. Его худое, изрезанное морщинами лицо с острым подбородком и широкими скулами, мне было хорошо знакомо, как и тяжелый, хмурый взгляд серых глаз из-под густых бровей. Этот человек был моим подельником и отцом.

Оглядев помещение, он быстро направился в мою сторону. Я поднялся и приблизился к двери.

– Поверить не могу, что ты попался, – проговорил отец, доставая из кармана связку с ключами-отмычками и воровато оглядываясь по сторонам. – Просто не могу в это поверить. Я готов был предположить все что угодно. Что ты решил поразвлечься с местными девками или перекинуть партию-другую в королевского оракула в городском салуне. Даже то, что ты решил меня кинуть и пойти своей дорогой. Но что ты попадешься этой жирной свинье, которая за пузом не разглядит и собственного прибора, я и помыслить не мог. Ты поражаешь меня, сынок.

– А ты поражаешь меня тем, что вернулся.

– Здесь я и сам себе поражаюсь.

Он опустился на одно колено и стал ковыряться в замке, то и дело оборачиваясь. Таков был мой отец, такой жизнью он жил, что находился на чеку каждую минуту, даже во сне, и где бы не оказался, в городе, в деревне, в густом лесу или в подвале провинциального полицейского участка, он не переставал озираться по сторонам, ожидая каждую секунду удара в спину. Я опасался, что работая с ним и живя его жизнью, и сам к тридцати годам обзаведусь этой привычкой, которая будет выдавать во мне человека, нечистого на руку, занимающегося грязным ремеслом и ежесекундно ожидающего расплаты за все свои действия, законной или справедливой.

Тесса подошла к решетке, и когда отец увидел ее, прохрипел:

– Лучше помалкивал, девчонка. Закричишь, и тебе несдобровать. Пристрелю, будь уверена. Но никто кроме нас этого не услышит. Ты поняла?

Тесса кивнула.

– Что ты сделал с дежурным? – спросил я настороженно.

– А ты как думаешь? – отец взглянул на меня и ухмыльнулся, демонстрируя три вставных серебряных зуба с левой стороны. – Жить будет. Спит как младенец. А когда проснется, испытает сильное похмелье и только. За кого ты меня держишь? За идиота?

Я хорошо понял слова отца. Он не был сторонником убийств, и все же убивать ему приходилось. Но дежурного наверху он оставил в живых не из доброты сердечной, а потому что хорошо понимал: бегство из-под стражи и бегство из-под стражи с убийством полицейского – два совершенно разных преступления. Я же, в свою очередь, был рад тому, что мое спасение из тюрьмы не обагрилось кровью человека.

– Я же говорил, что не нужно возвращаться?! Говорил, а?!

– Говорил, – кивнул я.

– А что ты?! Ради чего так рисковал?! Эх, оставить бы тебя здесь, чтобы на своей шкуре испытал, что такое тюрьма. Тогда бы ты ни за что так глупо не попался. Вот уж поверь, сделал бы все, чтобы не оказаться за решеткой.