Читаем Японский воин полностью

Из двух этих кровавых установлений, а также из общего содержания бусидо легко сделать вывод, что меч играл важную роль в социальной дисциплине и повседневной жизни. Самоочевидная истина заключалась в поговорке: «Меч – душа самурая».

<p>Глава 13</p><p>Меч – душа самурая</p>

Бусидо сделало меч своей эмблемой силы и отваги. Когда Магомет сказал, что «меч – это ключ к Раю и Аду», он лишь высказал то, что чувствовали японцы. Дети самураев учились владеть им с самых ранних лет. Это был незабываемый день для мальчика, когда в возрасте пяти лет его облачали в самурайское снаряжение, ставили на доску для игры в го и посвящали в права военной профессии тем, что затыкали ему за кушак настоящий меч вместо игрушечного кинжала. После ритуала первого вручения оружия его уже больше не должны были видеть за порогом отцовского дома без этого знака самурайского статуса, хотя в повседневном снаряжении его обычно заменял позолоченный деревянный кинжал. Проходило лишь несколько лет, и он начинал носить за поясом настоящий стальной клинок, хотя и не наточенный; затем поддельный меч отбрасывался, и юноша, испытывая радость острее новообретенного оружия, отправлялся испытать клинок на дереве или камне. Когда в пятнадцать лет он достигает возраста мужчины и получает свободу действий, он может гордиться тем, что владеет оружием достаточно острым для любого дела. Само обладание опасным инструментом придает ему чувство и вид самоуважения и ответственности. «Он не напрасно носит меч»[53]. У него за поясом символ того, что он носит в уме и сердце, – верности и чести. Оба меча, длинный и короткий, соответственно называвшиеся дайто и сёто или катана и вакидзаси, никогда не покидали его. Дома они украшали самое видное место в его комнате или гостиной; ночью охраняли его изголовье так, чтобы он легко мог достать их рукой. Его постоянные спутники, они любимы, и им даются нежные имена. Они пользуются почтением, почти что поклонением. Отец истории Геродот оставил любопытные сведения о том, что скифы приносили жертвы железному ятагану. Во многих японских храмах и семействах тайно хранятся мечи как объекты поклонения. Даже к самому простому кинжалу относились с должным уважением. Любое оскорбление оружия приравнивалось к личному оскорблению. Горе тому, кто беспечно перешагивал через лежащий на полу меч!

Такой драгоценный предмет не мог вскоре не сделаться объектом внимания и таланта художника, да и тщеславия собственного владельца, особенно в мирные времена, когда пользы от него было не больше, чем от епископского посоха или королевского скипетра. Шагреневая кожа и тончайший шелк для рукояти, серебро и золото для гарды, лак разных оттенков для ножен наполовину лишили это страшное оружие вида, внушавшего ужас; но все это было ничем по сравнению с самим клинком.

Оружейник был не простым ремесленником, но вдохновенным художником, а его мастерская святилищем. Каждый день он начинал работу с молитвы и обряда очищения, или, как говорилось, «он вкладывал ум и душу в ковку и закалку стали». Каждый взмах молота, каждое погружение клинка в воду, каждый поворот шлифовального круга был религиозным актом немалой важности. Что же наделяло японский меч его непреодолимой магической силой: дух мастера или божества-покровителя?

Совершенное произведение искусства, соперничавшее с изделиями Толедо и Дамаска, оно обладало чем-то большим, чем могло дать ему искусство. Холодный клинок, собиравший на себе атмосферный пар в тот же миг, как его вынимали из ножен; безупречная поверхность, отбрасывавшая голубоватый свет; несравненное лезвие, таящее в себе прошедшее и возможное будущее; изгиб клинка, сочетающий утонченное изящество с впечатляющей силой, – все это наполняет нас трепетом и смешанными ощущениями мощи и красоты, благоговения и ужаса. Если бы только его предназначение не было столь смертоносным, если бы он оставался предметом красоты и радости! Но в человеческой руке он являет немалый соблазн к злоупотреблениям. Слишком часто клинок сверкающим лучом вырывался из своих мирных ножен. Порой желание пустить его в дело заходило так далеко, что сталь испытывали на шее невинного.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
1917 год. Распад
1917 год. Распад

Фундаментальный труд российского историка О. Р. Айрапетова об участии Российской империи в Первой мировой войне является попыткой объединить анализ внешней, военной, внутренней и экономической политики Российской империи в 1914–1917 годов (до Февральской революции 1917 г.) с учетом предвоенного периода, особенности которого предопределили развитие и формы внешне– и внутриполитических конфликтов в погибшей в 1917 году стране.В четвертом, заключительном томе "1917. Распад" повествуется о взаимосвязи военных и революционных событий в России начала XX века, анализируются результаты свержения монархии и прихода к власти большевиков, повлиявшие на исход и последствия войны.

Олег Рудольфович Айрапетов

Военная документалистика и аналитика / История / Военная документалистика / Образование и наука / Документальное