Хотя на состоявшихся в мае–июне 1942 г. переговорах Молотова с Черчиллем и с Рузвельтом проблема будущего участия СССР в войне против Японии не поднималась, а речь велась в первую очередь о перспективах открытия второго фронта в Европе, советская делегация учитывала заинтересованность своих западных союзников в изменении политики СССР.
Зная позиции Черчилля и Рузвельта о том, что «необходимо в первую очередь покончить с Гитлером, а затем с Японией», Москва предлагала ускорить достижение как первой, так и второй цели, разгромив Германию совместными силами уже в 1942 г. Во время беседы с Черчиллем Молотов прямо поставил вопрос: «Могут ли союзники Советского Союза, и в первую очередь Великобритания, оттянуть с нашего фронта летом и осенью 1942 г. хотя бы 40 германских дивизий и связать их боями в Западной Европе. Если это будет сделано, тогда вопрос разгрома Гитлера был бы решен в 1942 г., и во всяком случае этот разгром был бы тогда предрешен уже в текущем году. Могут ли это сделать союзники?»[416]
Хотя предположение Молотова о возможности разгромить Германию уже в 1942 г. в случае открытия второго фронта следует признать чересчур оптимистическим, очевидно, что совместные действия союзников, безусловно, значительно сократили бы сроки войны и ускорили их победу во Второй мировой войне в целом, включая и тихоокеанский театр военных действий. Признавая на словах желательность такого развития событий и заявляя о стремлении «британской нации и армии сразиться с врагом возможно скорее и тем помочь мужественной борьбе русской армии и народа», вместе с тем Черчилль намеренно пессимистически оценил вооруженные силы Великобритании и фактически исключил возможность открытия второго фронта в 1942 г. Молотову не оставалось ничего другого, как поблагодарить Черчилля за его ответ и подтвердить, что в СССР «глубоко верят в свои силы, уже сделали немало для того, чтобы покончить с Гитлером и сделают еще больше для его полного разгрома»[417].
В гораздо большей степени уделял внимание открытию второго фронта в Европе с помощью СССР президент Рузвельт. Помня о данном Сталиным Идену обещании вернуться весной к вопросу об участии СССР в войне на Дальнем Востоке, Рузвельт всерьез готовился к подобному развитию событий. Так, например, 4 марта 1942 г. он приказал Объединенному комитету начальников штабов представить соображения о возможностях ведения Советским Союзом военных действий против Японии в ходе продолжения им войны с Германией. Одновременно он поручил разработать планы совместных операций вооруженных сил США и СССР на дальневосточном театре военных действий. Тогда Объединенный комитет начальников штабов доложил о трудностях составления таких планов ввиду недостаточной информации о численности и боевом составе советских войск в дальневосточных районах СССР[418]. Впоследствии Рузвельт не раз в переписке со Сталиным пытался получить такую информацию.
Видимо, не прошел мимо внимания американского руководства и инцидент, который произошел в Чунцине (столица правительства Чан Кайши в годы войны) с советским генералом, впоследствии маршалом СССР В.И. Чуйковым. Вот как описывает этот «дипломатический инцидент» работавший с 1942 по 1946 г. в посольстве СССР в Китае А.М. Ледовский: «В 1941 – начале 1942 г. он (Чуйков) был военным атташе при советском посольстве и руководителем группы советских военных советников при китайском правительстве. На одном из дипломатических приемов к нему обратились китайские и другие иностранные корреспонденты с вопросом: собирается ли Советский Союз вступить в войну против Японии и когда это может произойти… В.И. Чуйков, будучи «расслабленным» от угощений, не задумываясь, ответил: «Вот покончим с Германией и возьмемся за Японию».
Это заявление вызвало большой резонанс в Китае и других странах. Японское правительство сделало представление советскому правительству, потребовало объяснений… Москве с трудом удалось замять этот опасный инцидент. А.С. Панюшкин (посол СССР в Китае. –
По сути дела, Чуйков был отозван из Китая за то, что, по всей видимости, повторил ранее услышанные от самого Сталина слова. Ведь произнесенная им на приеме фраза почти дословно соответствует заявлению Сталина, сделанному им потом на встрече «большой тройки» в Тегеране в 1943 году.