Восстановленный мир (было искушение называть его наконец-то достигнутым) способствовал развитию сельской местности, несмотря на трудные условия существования, которые оставались всегда уделом смиренного земледельца. Привязанность крестьянского населения к земле и постоянная забота о производительности труда (а именно она стала официальным измерением в оценке землевладения) требовали возникновения новых хозяйств (
Интенсивное развитие сельского хозяйства и городов в эпоху Эдо способствовало становлению общей денежной системы, которая, хотя и робко, зародилось намного раньше. Сельская местность втягивалась в систему монетарной экономики. Взамен своего риса, своего шелка, своего хлопка каждая деревня получала от городских потребителей некоторое количество денег и сама должна была пользоваться ими при других закупках. Постепенно система стала работать, так что некоторые богатые регионы, там, где деревенские старосты обладали духом предпринимательства, стали организовываться в хозяйства, иногда переходившие к производству монокультуры.
Это относительное благополучие населения способствовало в конце XIX века вхождению Японии на международную арену. Однако не следует забывать о бедствиях множества отдельных людей, которые это благополучие обеспечивали. Беды и лишения со времен эпохи Нара были связаны с проблемой демографии. Прикрепленные к землям, крестьяне не могли их покинуть, как и не могли изменить свой статус. Крестьянское население, таким образом, сконцентрировалось в очень маленьких хозяйствах в центральных регионах, где необработанной земли уже не было. Кроме того, население находилось под ударами природной стихии и других бедствий. На период Эдо приходится не менее ста пятидесяти эпидемий, а также опустошительные голодные годы. Те, что случились в годы Кёхо (1716–1735), Тэммэй (1781–1788) и Тэмпё (1830–1843), остались в памяти народа как особенно зловещие. Отсюда вытекали неизбежные драмы, такие как обычай в некоторых местах продавать девочек в дом терпимости или убивать нежеланных новорожденных. Крестьяне убегали в города, пополняя ряды зарождающегося пролетариата, если только удача или талант не позволяли им заниматься ремеслом или торговлей. Демографическое саморегулирование в сельской местности продемонстрировало удивительную эффективность; современное изучение архивов обнаруживает, что более чем за столетие сельское население Японии практически не увеличилось: если в 1721 году крестьян насчитывалось 26 065 тысяч, то в 1846-м — 26 980 тысяч; в то же время население городов сделало большой демографический скачок. Жизнь тех, кто оставался на земле, не была легкой, со временем налоговое бремя становилось все тяжелее. Это, на первый взгляд, может показаться странным, если не знать, что это общество, краеугольным камнем которого было конфуцианство, ценило близость к природе, восхищалось ее красотой и превозносило крестьянские добродетели. В конфуцианской системе место крестьянина следует за местом, которое занимают ученые. Конечно, противоречие между философскими основаниями режима Эдо и реальной политикой правительства очевидно. Концентрация жизни в самом Эдо, в провинции вокруг поместий даймё, обязанность находиться в столице, вмененная даймё, предполагали интенсивное развитие городской экономики. Принудительная налоговая политика для содержания государства, возлагаемая на деревню, была ошибкой. Однако такова была реальность, так как, несмотря на похвальные усилия реформаторов, сегуны Токугава доверяли только сельскому труду. Кроме того, несмотря на декларацию строгости законов сёгуната, земли были захвачены кучкой крупных фермеров, которые управляли деревнями. Когда косвенные доходы стали расти, а земли сдаваться в аренду, появились рантье — паразитирующий класс собственников, дополнительное бремя на сельских тружеников.