Не менее надежный terminus post quem дает нам выдержка из грамоты 1598 г., о которой мы уже говорили прежде. Эта царская грамота, посланная новгородскому воеводе князю Д. Ногтеву, стала ответом Бориса Годунова на обращенное к нему челобитье ладожских отставных «за худобу и за старость и за увечье» стрельцов. Обращаясь к воеводе и его товарищам, с которыми он управлял Новгородом, Годунов писал, что челобитчики «служили деи они наши всякие службы лет по двадцати и по тридцати, а иные по сороку и по пятидесяти болши (выделено нами. – В.П.)…»[194].
Полсотни «и болши» от 1598 г. как раз дают нам конец 40-х гг. XVI в., следовательно, и искать дату создания стрелецкого войска нужно между 1551-м и, грубо говоря, 1548 г. Можно попробовать еще более уточнить этот временной промежуток, обратившись к разрядным книгам, – источнику, достаточно надежному. В разрядных записях, повествующих о 2-м Казанском походе Ивана IV, говорится о том, что когда «приступ был к городу во вторник на Федоровой недели (т. е. 18 февраля 1550 г. ст. ст. – В.П.), а х приступу имал государь у бояр и воевод и у детей боярских пеших людей в доспесех (в списке М.А. Оболенского это место выглядит иначе – «с пищали в доспех». – В.П.)…»[195]. Из этой записи следует, что в составе русского войска под стенами Казани в феврале 1550 г. еще не было стрельцов, раз для приступа были собраны пешие люди детей боярских с пищалями. Между тем, если взять аналогичные записи о 3-м Казанском походе 1552 г., то мы без труда найдем там стрельцов как одних из главных героев «казанского взятья». «А головы были стрелецкие с стрельцами под Казанью Иван Черемисинов, Григорей Жолобов, Федор Дурасов, Матвей Дьяк Иванов сын Ржевской», – сообщает нам одна из частных разрядных книг и, продолжая свой рассказ о важнейших событиях осады Казани осенью 1552 г., отмечает, что 13 сентября 1552 г., после взрыва заложенной под казанские валы мины, «стрельцы великого князя и пищальники заметали ров у города Казани хворостом з землею и скоро взошли на стены великою силою и поставили щиты, и билися на стене день и ночь до взятия города»[196]