– Ал-Фаттах (Победитель)! – и сотня, вся уже льющаяся нескончаемой рекой вокруг костра, ни на миг не утратив ритма, единой грудью выдохнула:
– Ал-Фаттах!
– Ал-Му'изз (Дающий силу)! – воскликнул Абдаллах, и, оказавшись напротив барабанщика, подал ему рукой знак: чаще. Тот осторожно начал учащать ритм, и сотня уже в новом ритме откликнулась:
– Ал-Му'изз!
– Ал-Джалил (Великий)! – Ритм движения цепочки воинов вокруг костра все возрастал; воины уже словно бы оторвались от земли, легко, без всяких усилий летя вокруг костра, как планеты вокруг солнца, – а одним из древнейших смыслов этого кругового танца и было движение планет:
– Ал-Джалил!
– Ал-Мумит (Умерщвляющий)!
Кто-то зацепил выступавшую из костра ветку, и костер ответил фонтаном искр. Двум-трем воинам пылающие огоньки коснулись рук и лиц, но они не почувствовали жжения, они не заметили этого!
– Ал-Мумит!
– Ал-Ба'ис (Воскрешающий)!
Истинный зикр выполняется не только языком, не только всем телом человека, каждое движение которого должно быть отточено в тысячах повторений. Истинный зикр – зикр сердца (зикр ал-калб).
– Ал-Ба'ис!
Двигаясь, как один, дыша, как один, выпевая, как один, имена Аллаха, все сто воинов чувствовали себя поистине единым телом, в груди которого спокойно и отчетливо билось одно великое сердце. Это чувствовали уже все. И это значило, что зикр достиг своей цели: Аллах вселился в сердце каждого и стал единственным мотивом его поступков. Каждый из воинов готов был теперь умереть за Аллаха – и за любого из тех, с кем он совершал этот зикр...
Деревня
Аль-Джаррах ибн Абдаллах, сидя на черном муле... воскликнул: «О люди! Нет прибежища, где вы смогли бы укрыться, кроме как у Аллаха! Я должен оповестить вас о том, что тот, кто из вас будет убит, тот попадет в рай, а кто победит, тому достанутся трофеи и прекрасная слава!»
Нет, их не встречали здесь с распростертыми объятиями. Здесь шла гражданская война , а это – самый беспощадный вид войны, какой только знает человечество. Сулейман-паша, по согласованию с Кантакузином, а иногда и совместно с ним, вел военные действия во Фракии и Македонии, совершал походы в Сербию и Болгарию. Трудно сказать, были б эти походы турок так эффективны, не будь у них заранее подготовлена инфраструктура – те многочисленные караван-сараи, содержатели почти каждого из которых, встретив турок, облегченно вздыхали: «Ну, хвала Аллаху, дождались!»
С армией на эти земли также шел мощный поток бекташи. Эта огромная, широко разветвленная, сильная организация умела работать с людьми, и потому уже с первых завоеваний торлаки и их шейхи стали для войск чуть ли не авангардом – и уж во всяком случае вдохновителем вторжений в новые земли. Они искали земли и покровительства надежных владетелей – и все это дал им Орхан. По сути, завийе и текке были первыми фирмами, а их уставы включали также технико-экономические обоснования необходимости создания монастыря: не механизировав ручные работы, суфии не могли бы получить время на чтение Корана, розмыслы и службы, и удивительно ли, что обитель почти всегда начиналась либо с караван-сарая, либо с водяной или ветряной мельницы. Водяные, более мощные, колеса использовались не только для размола муки, но и для дубления кож, валяния сукна, трепания льна и конопли, и даже шелкопрядения. Настольными книгами у суфиев становились, наряду с Кораном, трактаты Абу-ль-Изза Исмаила аль-Джазари «Книга о познании инженерной механики» и Мухаммеда ибн Али аль-Хорасани «О водяных колесах».
Сотня Абдаллаха ибн Инджиля несла гарнизонную службу в замке Цимпе на полуострове Гелиболу. Сотней она называлась лишь формально, ибо несколько десятков были постоянно прикомандированы к частям, ведущим боевые действия. Здесь было сравнительно тихо, гроза гражданской войны докатывалась сюда лишь отдаленными раскатами. Однако дел у мустахфызов хватало. Необходимо было контролировать переправу через Чанаккале , объемы которой возрастали день ото дня. Абдаллах поглядывал на корабли, шедшие вдоль по проливу, распустив вымпелы со львом, вставшим на дыбы, – вероятно, генуэзские, – и мечтал о тех временах, когда здесь будут стоять его пушки! Загремят залпы, швыряя тяжелые каменные ядра далеко за середину пролива, – так где-то здесь разгневанный ослепленный Полифем швырял обломки скалы в корабль Одиссея... Но наши залпы не будут слепыми, и они будут греметь с обоих берегов – они заставят-таки этих наглых гостей пристать к берегу, показать содержимое своих трюмов, уплатить торговую пошлину...