Янычар, или Жертва междоусобия

Магмуд с двумя своими сынами вооружался, заряжал ружья и пистолеты. Гассан постучался в окно; Магмуд отворил его и, увидев янычара, отступил от ужаса. – «Спаси меня с дочерью и укрой в своем доме; воздай добром за добро, и бог наградит тебя». – «Чего ты от меня требуешь, несчастный?» – сказал Магмуд с трепетом; «ужели хочешь погибели всего моего рода и племени? Месть Пророка обрекла всех янычар на погибель; Санджак-Шериф[9] развевается противу вас и призывает к оружию всех правоверных: кто верен богу и Исламу, тот обязан сражаться под священною хоругвиею. Казнь объявлена всем, кто укроет янычара. Но я помню твою услугу, Гассан. Возьми эго золото, сбрось с себя красный плащ – некогда знак отличия, а теперь печать отвержения. Надень одежду еврея, которая случайно хранится у меня в доме, и спасайся». – «Как ты мог подумать, Магмуд, – отвечал Гассан с гневом, – чтоб янычар покрылся стыдом и позором, облекаясь в одежду еврея? тысячи смертей не заставят меня даже прикоснуться к ней! Мы восстали на защиту Ислама и погибнем, если должно, верными нашему обету. Пусть янычарский плащ прикроет труп мой – но я не сброшу его ни от угроз, ни от лести. О если б не дочь моя и не моя рана!.. Золота твоего мне не нужно, Магмуд, береги его для Райев[10], для неверных. Янычары гибнут – а малодушные Сеймены и предатели топчи[11] не защитят вас; прости!»

«Пойдем, дочь моя, – сказал Гассан, поднимая Зулему, почти лишенную сил от горести и ужаса, – пойдем к морю. Может быть нам удастся переехать на тот берег. Там живут франки[12]: они страшились янычар, но не боятся ни Санджак-Шерифа, ни Фетфы; они человеколюбивы, спасут тебя и укроют слабый цвет от свирепой бури. От мусульман нам ожидать нечего: вера их утонула в крови янычар; чувство человечества заглушено изуверною Фетфою Муфтия!» – Изнемогая от раны и сам имея нужду в помощи, Гассан поддерживал дочь свою, когда, пробираясь между грудами трупов, ноги ее скользили по запекшейся крови. Из числа несчастных жертв междуусобия, разбросанных по улицам, некоторые еще не испустили последнего дыхания и изъявляли признаки жизни судорожными движениями и глухими стонами: они отражались в сердце Зулемы и терзали его; сердце Гассана окаменело для всех внешних впечатлений; он хладнокровно попирал обезображенные тела своих собратий и думал только об уничтожении славного имени янычар. Одна эта мысль воспламеняла его хладевшую душу.

Наконец Гассан достигнул морского берега. При блеске зарева пожара он видит лодки, мелькающие, как за темным покрывалом, в дыме и тумане. Одна из них приближается к берегу, и ему кажется, что он видит в ней двух янычар. Гассан взбирается на крутой камень и помогает дочери взлезть туда же. Они вперяют жадные взоры в туман… так, это янычары! «Дочь моя, мы спасены!» – восклицает Гассан. Но вдруг толпа топчиев с горящими факелами устремляется на берег. Они из угла другой улицы увидели Гассана. – «Красный плащ, красный плащ! – восклицают из толпы, – смерть янычарам!» – Уже толпа приближается, но лодка еще далеко от берега. Двадцать ружей устремлены на Гассана и на его несчастную дочь. «Кто ты, янычар или мусульманин?» – спрашивает его начальник отряда – и Гассан узнает голос отца своей покойной жены, матери Зулемы. «Никогда не отрекусь ни от звания, ни от имени! – сказал Гассан громким голосом – я Гассан, янычар? отец твоей внуки, отступный Мустафа!» – «Несчастный! что ты произнес! – воскликнул Мустафа горестно. – Янычары прокляты; будь мусульманином, возобнови исповедание Ислама, и проси прощения – или…» – «Никогда! – возразил Гассан в исступлении; – я жил и умру янычаром, верным мусульманином, защитником Корана». – «Казнь мятежникам!» – закричали в толпе; выстрелы раздались, и несчастная Зулема упала с камня, пронзенная в сердце пулею. Мусгафа бросил свое ружье и закрыл глаза руками, чтоб не видеть сего ужасного Зрелища. Топчи устремились на Гассана: но он бросил последний взгляд на мертвую дочь, простер руки к небу, кинулся в волны морские и исчез в бездне. Красный плащ всплыл наверх и понесся в открытое море.