Янычар и Мадина

Конечно, во многом это была заслуга Эмине-ханым. Когда Мансур записал Ильяса в янычарский корпус, и мальчику пришлось переселиться в казарму, пожилая турчанка осталась жить в том же домике. Мансур нанял для нее служанку и определил той, что невольно заменила ему мать, а Ильясу – бабушку, хорошее содержание. Хотя Эмине-ханым было под восемьдесят, она сохранила ясность ума и твердость духа. Она очень радовалась, когда Мансур и Ильяс ее навещали, и молила Аллаха сберечь их жизни и сохранить души на жестокой и долгой войне.

Ильясу исполнилось шестнадцать лет, и это был его первый поход. Будучи сыном одного из старших офицеров янычарского корпуса, он не шел пешком, как подобает простому воину, а ехал верхом рядом с отцом.

Не так давно Османская империя вступила в войну с Россией и крымским ханом за Правобережную Украину, и путь турецкого войска вновь пролегал по той самой дороге, через то селение, где Мансур побывал почти семнадцать лет назад и где впервые встретил Мадину.

Теперь Мансуру было тридцать восемь. Он не смог полюбить ни одну женщину и остался одиноким. Уверенно сидя в седле, янычар смотрел наверх, туда, где горизонт растворялся в густом зимнем тумане. Когда он заговорил с сыном, на его лице не дрогнула ни одна черточка.

– В этих краях родилась твоя мать. Можно сказать, это – твоя вторая родина, – произнес он.

– Значит, здесь живут мои родственники?

– Да. Совсем скоро мы войдем в то селение.

– Ты намерен повидать их, отец? – Взволнованно спросил юноша. – И я должен пойти с тобой?

– Наверное, стоит попытаться с ними поговорить. Главное, чтобы они не восприняли нас как врагов. Я пойду первым и постараюсь объяснить, что мы пришли сюда не со злом. Надеюсь, они захотят тебя увидеть.

Ильяс серьезно кивнул. Это был красивый юноша; он никогда не жил в горах и вместе с тем держался с чисто черкесской грацией. На вид Ильяс был вылитый Айтек в юности, но Мансур, конечно, считал, что мальчик похож на Мадину. В свое время Мансур настоял на том, чтобы сын выучил язык, на котором говорят черкесы. Сам тоже кое-как мог объясняться и был уверен в том, что сумеет донести до родных Мадины все, что захочет. Он должен постараться это сделать – ради своего сына, ради памяти его матери.

Вскоре тропа сделалась совсем узкой; воины ехали и шли друг за другом, растянувшись в огромную цепь. Войско возглавлял Джахангир-ага, человек, побывавший в нескольких десятках военных походов, переживший двух великих визирей[34] и одного султана. Именно он знал Мансура с рождения, и именно его Мансур сумел убедить в том, что, прежде чем османские воины войдут в первый черкесский аул, нужно предупредить его жителей о том, что им не грозит никакая опасность.

Мансур повернулся к сыну и ободряюще улыбнулся. В последнее время Ильяс все чаще просил отца рассказать о тех походах, в которых тому пришлось участвовать, но Мансур предпочитал не делать этого. Конечно, он мог поведать о многом. О тех минутах, когда теряешь чувство реальности и от усталости все окружающее проплывает перед глазами, будто во сне, но ты знаешь, что нужно идти вперед. И идешь. О том, что рано или поздно наступает момент, когда ты еще способен воспринимать войну как неизбежность, но уже не можешь думать о ней как о чем-то таком, что действительно имеет значение. Однако воюешь, потому что у тебя нет другого выхода, ибо это единственное, что ты умеешь в жизни. О том, как после боя ты опускаешь погибших товарищей, которые совсем недавно сидели с тобой возле котла, в неглубокие, наспех вырытые могилы, потому что нужно успеть оказать помощь тем, кто остался в живых. И украдкой вытираешь скупые мужские слезы.

К счастью, лучший друг его юности, Бекир, был жив. Он остался в Стамбуле. Бекир оказался похитрее и половчее и сумел занять должность субаши – офицера янычар, командующего отрядом, который обеспечивает порядок в городе. Как и у многих османских воинов, у Бекира давно были и наложницы, и сыновья. Мансур никогда не слышал, чтобы друг выказывал горячее желание видеть своих детей янычарами.

Мансур тоже этого не хотел, не хотел, чтобы его сын всецело зависел от чьей-то слепой воли, будущего даже воля высших сил! Он не желал, чтобы Ильяс превратился в слепое орудие войны, пленника призрачного пути, не имеющего конца. К несчастью, у него не было иного выхода.

Мансур смертельно боялся, что сына убьют в бою, но сам давно не страшился гибели. Он потерял ключ от жизни пятнадцать лет назад. Да, он жил ради Ильяса и любил его, но если одна половину его сердца принадлежала сыну, то другая была мертва.

Айтек присел на большой камень и открыл кожаную сумочку с принадлежностями для чистки ружья. Ружье он приобрел несколько лет назад за большие деньги и очень его любил. Оно было массивным, с длинным стволом, украшенным золотой насечкой замком и ложем из драгоценного орехового дерева.