Январежки

…и вообще это только потом я понимал, что виновато не время и не место, а я сам, мои отговорки, и…

Бывали и совсем постыдные случаи, когда я обещал себе книгу – но все время что-то мешало, дом, работа, семья, или какие-то военные походы из ниоткуда в никуда.

Вспоминаю книги, которых не было.

Их много.

Очень много.

Оказывается, больше, чем я думал.

Иногда бывало другое. Я рождался в свое время на своем месте. Меня увенчивали лаврами. Книга жила в веках.

Но я знал, что она никогда её не прочитает.

Никогда.

Потому что родится в то время, и в той стране, где никому и в голову не придет учить женщину читать. А значит, точно не прочитает. Или прочитает, но будет сожжена, как ведьма, или прочитает, но не напишет ответ.

Нет, не с этого, не с этого надо начинать, не с этого. Или подробно по главам расписывать каждое мое неудачное рождение. Или нет, так читатель заскучает, главы с неудачным рождением надо разбросать по книге.

…лингвистический анализ книг показал, что все эти пятьдесят творений написаны одним человеком – чего не может быть, поскольку книги написаны не просто в разные века, а в разные тысячелетия…

Иногда я хожу на её могилу, сам не знаю, зачем. Приношу цветы, а дальше не знаю, что делать, надо стоять, что-то думать, что-то чувствовать, у меня ничего не думается и не чувствуется.

Иногда она приходит на мою могилу. Что она думает и чувствует, я не знаю. Просто пару раз видел фотографии, как она стоит возле моей могилы.

А нет, вспомнил. Было однажды, сидел возле её надгробия и думал, что она родится через тридцать лет.

Пил за её здоровье, хотя за здоровье покойных и еще не родившихся как-то странно…

Опять не то.

А вот. Снег. Фонарь скрипит на ветру. Ночь. Свет фонаря, подвешенного у окна падает в комнату. Я люблю такой свет.

Сегодня её убьют.

Я приказал.

Сегодня.

Вечером.

К дому подъезжает экипаж, поскрипывает колесами.

Или нет – шорох шин, глохнет двигатель.

Хлопает дверца.

Или фыркают кони.

Звенит колокольчик.

Или звонок.

Слуга открывает двери, с улицы доносится цокот копыт или шорох шин.

Я не знаю этого человека, который вошел, я вижу его первый раз.

Кланяется.

– Вам ни о чем не говорит эта книга?

Смотрю на фолиант в его руках, думаю, где тут подвох, или книжка отравлена, или бомба там какая, или…

– Возьмите…

Отступаю назад:

– Отравлена?

Он вздрагивает, будто я его оскорбил до глубины души.

– Эх вы… ну ладно… сам открою…

Кладет книгу на журнальный столик, показывает мне страницы. Думаю, что со мной будет, если прочитаю.

…что будет…

…наконец, поднимаю голову от книги.

– Это… это же выдумка, не так ли?

– Отнюдь.

Я презрительно фыркаю – там, где за окном стук копыт и поскрипывание экипажей.

Я верю – там, где шорох шин за окнами.

– Вы… вы убьете её? – спрашивает гость там, где скрипят экипажи.

И там, где шорох шин, он тоже спрашивает:

– Вы убьете её?

Я отвечаю:

– Она уже мертва.

Там. Где цокот копыт за окном.

А там, где шорох шин, я жадно вчитываюсь в книгу, я вспоминаю, кто я такой, что я такое, впервые за столько лет – вспоминаю…

Сжимается сердце.

– Где… где она?

Гость пожимает плечами:

– Вы знаете.

Скорее… скорее к ней…

Холод улицы.

Морось дождя.

Скрип фонаря на ветру.

Хлопает дверца машины.

Рычит мотор.

Я тороплю гостя за рулем, я боюсь не успеть.

Взлетаю по ступенькам.

Распахиваю дверь, кричу что-то, не пей, не пей, вино отравлено…

Она оборачивается, и…

…нет, тогда у нас все равно не получилось встретиться. Потому что в этот момент наш город – со скрипучими фонарями, с шорохом шин, с моросящим дождем – был разрушен одним ударом войны, которая началась третьего августа…

…нет, она началась намного раньше, выкипала, вызревала в жерновах истории, самое досадное – она проросла из одной из моих книг…

А в той эпохе, где скрипели экипажи и фыркали лошади, я сказал:

– Она уже мертва.

И сам упал замертво.

Потому что она – это я.

Да-да, вот с этого надо было начинать.

– Я вам за что плачу?

Начинаю сердиться. Хотя понимаю, что сердиться здесь не на что, сам отдал деньги шарлатану, сам сейчас получу непонятно что…

Он раскладывает карту времени, выстраивает в причудливой конструкции.

Опять повторяю три слова:

– Когда. Мы. С ней. Встретимся.

– Я сожалею…

Повторяю:

– Когда…

– …никогда.

– Вы…

– …уверен.

– Мы не родимся в одно время?

– Нет. Потому что нет ни её, ни вас.

Меня передергивает:

– То есть…

– …то есть, вы и она, это один и тот же человек.

Я не верю. Не понимаю. Я в отчаянии перелистываю книги – мои и её, я замечаю то, чего не видел раньше, и почему я так был уверен, что эти вот, мои записи – это мой стиль, мой слог, моя душа, а это вот – её душа, её слог, её стиль, а теперь…

Черт…

Сразу скажу, тогда еще не было компьютерных текстовых анализов, тогда я просто понял, что он не врет….

Отсчитываю монеты.

Выхожу из каменного дома, прижимаю к себе драгоценные книги, сгружаю их на Пилигрима, подгоняю ослика, пошел, пошел…

И не с этого надо было начинать.

Не знаю, с чего.