Янтарный телескоп

Мэри огляделась кругом. Нырнув в окно, они очутились на тихой, тенистой дороге, вдоль которой стояли большие викторианские дома с заросшими густой зеленью палисадниками.

– Где-то в северном Оксфорде, – ответила она. – Похоже, недалеко от моей квартиры, хоть я и не могу точно назвать улицу.

– Я хочу попасть в Ботанический сад, – сказала Лира.

– Ладно. По-моему, туда не больше пятнадцати минут ходьбы. В ту сторону…

Мэри снова попробовала включить двойное зрение. На сей раз это удалось ей легче, и она вновь увидела галку, теперь уже в своем мире, – птица сидела на ветке, нависшей над тротуаром. Затаив дыхание, Мэри протянула руку, и галка без промедления слетела на нее. Мэри почувствовала ее небольшую тяжесть, крепко сжавшие палец коготки и бережно пересадила ее на плечо. Она устроилась там так, будто провела на этом месте всю жизнь.

«Что ж, так оно и есть», – подумала Мэри… и пошла дальше.

Движение на Хай-стрит было редкое, и, когда они свернули к лестнице, ведущей к воротам Ботанического сада напротив колледжа Магдалины, вокруг не было ни души. У фигурных решеток стояли каменные скамьи, и Мэри с Серафиной опустились на одну из них, а Уилл и Лира перелезли через железную ограду внутрь. Их деймоны протиснулись сквозь прутья следом за ними и тоже оказались на территории сада.

– Сюда, – Лира потянула Уилла за рукав.

Она повела его мимо фонтана под раскидистым деревом, а потом налево, между клумбами, к огромной многоствольной сосне. Здесь возвышалась массивная каменная стена с дверью; дальше посадки были не такими правильными, а деревья казались моложе. Лира привела его почти в самый конец сада, на маленький мостик, где стояла деревянная скамейка, укрытая низкими ветвями одного из деревьев.

– Ура! – сказала она. – Я так надеялась, и она правда тут стоит, не отличишь… В моем Оксфорде, когда мне хотелось побыть одной – ну, то есть с Паном, – я приходила сюда и сидела точно на такой же скамейке. И я подумала: если ты… может, хоть раз в год… если бы мы смогли приходить сюда одновременно, хотя бы на часок, тогда можно было бы думать, что мы опять рядом, – ведь так оно и будет, если ты сядешь сюда и я тоже, только в своем мире…

– Да, – согласился он, – пока я жив, я буду приходить сюда. Где бы я ни был в этом мире, я вернусь…

– В Иванов день, – сказала она. – В полдень. Всю жизнь. Пока я жива…

Горячие слезы мешали ему видеть, но он не стал вытирать их – только привлек ее к себе.

– И если мы… когда-нибудь… – шептала она, дрожа, – если мы встретим кого-нибудь, кто нам понравится, и женимся, то мы будем вести себя хорошо, и не сравнивать все время, и не жалеть, что мы не друг с другом, а с ними… А сюда все равно приходить – раз в год, на один только час, чтобы побыть вместе…

Они крепко обнялись. Минута проходила за минутой; водяная птица позади них, на реке, захлопала крыльями и крикнула; случайный автомобиль проехал по мосту Магдалины.

Наконец они разжали объятия.

– Ну… – мягко сказала Лира.

Все вокруг в этот момент было мягким, и потом он очень любил вспоминать этот момент – ее изящные черты скрадывал подступающий сумрак, ее глаза, руки и особенно губы казались бесконечно мягкими. Он целовал ее снова и снова, и каждый поцелуй приближал их к тому, последнему.

Отяжелевшие и мягкие от любви, они побрели обратно к воротам. Там их ждали Мэри и Серафина.

– Лира… – промолвил Уилл, и она сказала:

– Уилл…

Он прорезал окно в Читтагацце. Они находились недалеко от опушки леса, в глубине парка, посреди которого стояла большая вилла. В последний раз они вошли в окно и окинули взглядом молчаливый город, черепичные крыши, поблескивающие под луной, высокую башню, сверкающий огнями корабль на спокойной воде.

Потом Уилл обернулся к Серафине и сказал твердо, как мог:

– Спасибо тебе, Серафина Пеккала, за то, что спасла нас тогда от детей, и за все остальное. Пожалуйста, будь добра с Лирой, пока она жива. Я люблю ее так, как еще никто никого не любил.

В ответ королева ведьм расцеловала его в обе щеки. Лира что-то прошептала Мэри, потом они обнялись, и сначала Мэри, а за ней Уилл шагнули через последнее окно обратно в свой мир, под сень деревьев Ботанического сада.

«Надо выглядеть бодрым», – вертелось в голове у Уилла, но это было все равно что удерживать голыми руками свирепого волка, который стремился разодрать ему когтями лицо и перекусить глотку; тем не менее он принял жизнерадостный вид, уверенный, что никто не догадается, каких усилий ему это стоило.

Он знал, что и Лира страдает так же, – об этом ясно говорила ее вымученная, напряженная улыбка.

И все же она улыбалась.

Один последний поцелуй – такой быстрый и неуклюжий, что они стукнулись скулами и слеза с ее щеки мазнула его по лицу; их деймоны тоже поцеловались на прощание, и Пантелеймон скользнул в окно и к Лире на руки; а потом Уилл начал закрывать окно, а потом наступил конец – оказалось, что проход закрыт и Лиры больше нет.

– А теперь… – Он старался, чтобы его голос звучал буднично, но ему все равно пришлось отвернуться от Мэри. – Теперь я сломаю нож.