Янтарное море

— Входит немец в дом, а там три латыша Гитлера ругают…

— Мазайс, что ты курил и сколько стоили твои сигареты?

— Норд-фронт! Длинные, в синей упаковке!

— Юрка, где находился ресторанчик «Унгария»?

— На углу Даугавпривас и Калнциема.

Порой Лидумс приказывал вести перекрестный разговор на жаргоне или «вспоминать» разные случаи из «прошлой жизни» группы. Слишком ретивых фантазеров он одергивал так строго, что все работы по лагерю вели провинившиеся в порядке внеочередных нарядов. Чаще всего темой для разговора о «прошлых подвигах» Лидумс избирал «нападение на кассира прошлой осенью». Надо было подготовиться к расспросам шпионов о том, откуда «лесные братья» берут средства для жизни. В общей легенде группы был перечень всевозможных ограблений, совершенных якобы до прошлого года, когда главный шеф группы Будрис запретил бессмысленные грабежи. Последним «ограбили» какого-то кассира. Но с того времени держатся осторожно. Нашли двух-трех пособников, которые и помогают им скрываться от возмездия.

Вечерами пели песни: «Бункерочек», «Лесной гимн», «Курземские партизаны», и быстро спевшиеся Делиньш, Мазайс и Граф умело выводили унылые мелодии:

Синие сосновые леса!
Солнца золотистый свет!
Пусть нас охраняют небеса,
Сам господь хранит от бед…

Больше нравилась баллада о курземских партизанах, в ней хоть говорилось о любви. Там Клактс торопился увидеть прекрасную Имулиет и шел к ней, когда пели петухи. Из баллады было невозможно выяснить, чем кончились эти свидания, но, судя по всему, беднягу Клактса прикончили «синие», и новоиспеченные «лесные братья» усердно орали:

Ах, в памяти только ты,
Прекрасная Имулиет,
К тебе я спешу, когда
Петух возвестит рассвет!

Два раза в день дежурный по лагерю и сам Лидумс шли к «почтовому ящику». Пока новостей не было.

А потом опять начиналось: «Папиросы?» «Сколько стоил билет в кино?» «Какую картину смотрел со своей девушкой в августе сорок четвертого?» «Какой марки шнапс подавали в ресторане «Эспланада?» «Сколько стоила рюмка шнапса?» «Сколько пропил в ту ночь?» И непьющий Бородач с усилием вспоминал, сколько же стоил этот проклятый шнапс в ресторане, которого он не видывал, и как там были расположены зеркала, и какие там девочки с челочками ждали господ немецких офицеров… В газетах того времени, выходивших в Риге, оперуполномоченный Ниедре, ворвавшийся в город с передовыми частями 13 октября 1944 года, с отвращением читал объявления: «Двум немецким офицерам, прибывающим в двухнедельный отпуск в Ригу, хочется познакомиться с двумя хорошенькими девушками — лучше, если одна будет блондинка, другая брюнетка, — чтобы провести отпуск вместе. Все расходы берем на себя…» Но одно дело — читать такие объявления, освободив город от всей этой погани, и совсем другое дело — притворяться, будто ты жил в то время в этом самом городе, помнишь ту «чудную» и «роскошную» жизнь…

Но Лидумс был неумолим, и через три дня «лесной брат», поднятый среди ночи строгим голосом командира: «Делиньш, что было нарисовано на обертке сигарет «Рококо» и сколько они стоили?» — отчетливо отвечал: «Красивая дамочка, такая пухленькая. Стоили полтора лата…»

Занятия кончались не раньше полуночи. Только прослушав последние известия, ложились спать. Лишь дежурный охранял лагерь.

А утром все начиналось сначала…

Так прошли майские праздники, так прошла неделя после праздника. И только восьмого мая Лидумс достал из «почтового ящика» короткое сообщение:

«Направьте Мазайса в Ригу по условному адресу. Встречайте гостей девятого».

Обучение окончилось. Начинался опасный экзамен.

Да, порой им казалось, что они взялись за непосильное дело.

Спать рядом со шпионами; оберегать их как малых детей; кормить их нашим хлебом; выслушивать изо дня в день яростные их нападки на Советскую власть, которую каждый из слушателей защищал своей грудью; делать вид, что веришь их хвастливым заявлениям о том, что скоро-скоро все в Латвии будет по-другому, для того именно и пришли сюда шпионы, уж они-то тут камня на камне не оставят, уж они-то составят свой проскрипционный список, по которому повесят или расстреляют каждого приверженного к коммунизму…

Слышать их речи о прошлых подвигах, о сладкой жизни за границей, делать вид, что завидуешь такой собачьей жизни… Да, для всего этого нужны крепкие нервы!

Сначала чекисты помалкивали, поддакивали, но вот однажды Бородач сорвался, наговорил всяких горьких слов в адрес тех, кто бросил Родину и удрал за границу. К его удивлению, подействовало: Вилкс приказал Эгле прекратить спор. Так-так, значит, вы, собачьи дети, побаиваетесь?